Начало

– А ты что же, ее понимаешь? Отец Александр пытался с ней объясниться, но не смог. Китайского языка он не знает, а тех, что батюшка знает, девчушка не понимает.

– Она не из Поднебесной, а из королевства Чосон. Разговариваем мы с ней на английском языке, который она знает. И что там с ее дедом?

– Что с дедом, что с дедом! Боится Сычев пулю из него извлекать. Глубоко сидит, рядом с почкой и позвоночником. Телеграфировали в Благовещенск о ваших с Ромкой очередных подвигах и о раненом. Но не думаю, что кто-то врача пришлет. Да и не доживет дед до приезда врача.

Внимательно слушающая наш разговор Мэй попросила рассказать ей, о чем мне поведала Мария. Услышав мой пересказ, Мэй решительно сказала, что пулю достать можно. Она видела рану у деда, когда помогала его перевязывать. Дед у нее был известным врачом и многому ее, как внучку, научил. Она готова помочь сделать операцию по извлечению пули. Всю эту сумбурно изложенную информацию я довел до Марии.

Сычева удалось уговорить на проведение операции с дедом Мэй через час, при этом основным аргументом был факт, что раненый все равно умрет, если ему не вынуть пулю. Но при операции он умрет быстро, а если пулю не вынуть, то от сепсиса – «заражения крови» – будет умирать долго и мучительно.

Еще через час, который ушел на подготовку, в операционной собрались Сычев, Марфа, Мэй. На операционном столе на животе лежал обнаженный по пояс дед девушки, которому Мэй влила в рот и заставила проглотить несколько минут назад какую-то настойку, сказав, что это опиум. В качестве переводчика Сычев и Мэй дотащили в операционную меня и разместили полулежа на лавке, подложив под спину и голову несколько подушек. Инструмент для операции по необходимости был заточен, прокипячен, нить с иглой лежали в крепком самогоне двойного перегона.

Операция началась. Я переводил слова Мэй, которая руководила операцией, а через некоторое время она отобрала нож и щипцы с вытянутыми зажимами у Сычева и сама продолжила ковыряться в спине деда. Через несколько мгновений с торжествующим криком она подняла вверх щипцы с зажатой в них пулей. После этого в дело вступила Марфа, зашив рану, а дальше я уже не видел, так как потерял сознание. Крови, видимо, я потерял много, и переводил слова Мэй, находясь в каком погранично-плавающем состоянии. А как она пулю вытащила, расслабился и уплыл.

Следующую пару дней я то приходил в себя на короткое время, то уплывал в какой-то сон-забытье. Как позже узнал, Мэй давала мне с питьем немного опиума, который и приводил меня в такое состояние. Дед Мэй лежал на соседней кровати, и девушка ухаживала за нами обоими. Мои естественные надобности обслуживала пожилая женщина из орочей, которая за совсем мизерную плату убиралась в фельдшерском пункте, ухаживала за больными, обстирывая, обмывая и вынося утки за ними.

Через три дня, когда дед Мэй отошел от воздействия опиума, я с ним впервые поговорил. Кроме английского языка Ли Джунг Хи, так звали деда девушки, хорошо изъяснялся на немецком и французском. Кроме этого говорил на китайском, двух или трех его диалектах, корейском и японском. Немного изъяснялся на русском. Продвинутым дед оказался. Для общения мы выбрали английский, который был мне наиболее знаком и который понимала Мэй.

Из разговоров с Джунг Хи я узнал, что он был придворным врачом в королевском дворце двадцать шестого короля династии Чосон вана Коджона. Это теплое местечко ему удалось получить по протекции друга детства отца Коджона Ли Хаын, более известного по своему почетному титулу Хынсон-тэвонгун, или Великий принц. Пятнадцать лет длилась спокойная служба Джунг Хи, пока он не попал в жернова дворцовых интриг королевы Мин.

В 1866 году пятнадцатилетнюю девчушку-сироту из рода Мин выдали замуж за вана Коджона. Инициатором этого замужества был Великий принц. Основная причина, почему выбор Тэвонгуна пал именно на нее, заключалась в том, что у Мин не было близких родственников-мужчин, которые могли бы претендовать на власть.