Начало

— Смерть обычно приходит меньше чем за секунду. Так было на войне, и я уверен, так было и с твоей Розалин. — Он снова сел в кресло и потер висок. — Думаю, это был койот. Война уводит людей на восток, а звери, как известно, идут по кровавому следу.

— Койот, — мой голос споткнулся на втором слоге. Я никогда не слышал этого слова раньше. Еще одно слово — из разряда убита или вдовец — обогатило мой словарный запас.

— Конечно, найдутся люди, и отец в том числе, которые будут считать, что это происки нечистой силы. — Дамон повращал темными глазами. — Как раз то, что нужно нашему городу. Эпидемия массовой истерии. Когда люди убеждены, что город находится во власти неких дьявольских сил, они забывают о том, что вся наша страна расколота на части войной — и это самое страшное. Мне непонятна их страусиная манера прятать голову в песок.

Я кивал, не вникая в то, что говорил Дамон, я не мог видеть в смерти Розалин еще один аргумент против войны. Пока Дамон продолжал разглагольствовать, я лег на спину и закрыл глаза. Я вспоминал лицо Розалин таким, каким оно было, когда я нашел ее. Там, в темноте, оно выглядело необычно. Глаза были большими и светились. Будто бы она увидела что-то ужасное. Будто бы она очень страдала.

10

4 сентября 1864 года

Полночь. Слишком поздно, чтобы ложиться спать, слишком рано, чтобы просыпаться. На тумбочке горит свеча, колеблющиеся тени предвещают дурное… Меня посещают призраки. Смогу ли я когда-нибудь простить себя за то, что нашел Розалин слишком поздно? И почему та, которую я поклялся забыть, все еще живет в моей думе?

Сердце мое тяжело бьется. Корделия всегда где-то неподалеку, приносит напитки, травяные порошки и лепешки. Я принимаю их, как ребенок, который хочет выздороветь. Отец с Дамоном смотрят на меня, когда думают, что я сплю. Догадываются ли они о моих ночных кошмарах?

Я думал, что женитьба хуже смерти. Я ошибался. Я так часто ошибался, слишком часто, и теперь мне остается только молиться о прощении и надеяться, что когда-нибудь, где-нибудь я смогу призвать все силы из глубины своего естества, чтобы снова твердо встать на путь правды. Я сделаю это. Я должен. Ради Розалин.

И вместо нее.

Сейчас я погашу свечу и буду надеяться, что сон, подобно сну смертному, тотчас поглотит меня…

— Стефан! Пора вставать! — прокричал отец, хлопая дверью спальни.

— Что? — Я попытался сесть, не зная, который сейчас час, какой день и сколько времени прошло со смерти Розалин. Дни сменялись ночами, а я так ни разу и не смог уснуть по-настоящему, лишь забывался в ужасающих кошмарах. Я не ел ничего, кроме той стряпни, что приносила мне в комнату Корделия. Она кормила меня с ложечки, чтобы убедиться, что все съедено. Корделия готовила жареную курицу, и окру, и густое пюре, которое она называла блюдом страдальца, и обещала, что оно обязательно поможет.

— Давай же, — нетерпеливо сказал отец, когда Альфред принес белую рубашку из хлопка и черный двубортный костюм. Я побледнел. Это был тот самый костюм, который я должен был надеть на свадьбу, и церковь, в которой будут отпевать Розалин, — та самая, в которой должны были скрепить наш союз. Тем не менее через час мне удалось переодеться в костюм, побриться с помощью Альфреда (мои руки все еще тряслись) и приготовиться к тому, что я должен сделать.

Не поднимая глаз, я шел следом за отцом и братом к экипажу. Отец сел впереди, рядом с Альфредом, мы с Дамоном устроились сзади.

— Как ты, братишка? — спросил Дамон под знакомое цоканье копыт Дюка и Джейка, которые везли нас вниз по дороге Виллоу Крик к церкви.

— Не очень хорошо, — сухо ответил я, чувствуя ком в горле.

Дамон положил руку мне на плечо. Трещали сороки, жужжали пчелы, солнце бросало золотистый отблеск на деревья. В экипаже пахло имбирем, и я чувствовал, как мой желудок переворачивается. Этот запах вызывал во мне чувство вины за желание обладать женщиной, которая не должна была — и никогда не смогла бы — стать моей женой.