Начало

Я почувствовал щекой ее неестественно холодное дыхание. Мышцы на ноге свело судорогой. Я понимал, что мне следовало бы решительно потребовать, чтобы она ушла, но вместо этого я придвинулся к ней поближе.

— Правда? — прошептал я.

— Да, — промурлыкала Катерина, глядя мне прямо в глаза. — Вам нужно забыть Розалин.

Я вздрогнул, отвел взгляд от ее темно-карих глаз и посмотрел в окно, наблюдая за быстрым приближением летней грозы.

Катерина взяла мой подбородок ледяными руками и развернула мое лицо к своему.

— Розалин мертва, — продолжила она, и лицо ее лучилось добротой и печалью, — а вы — нет. Розалин не хотела бы, чтобы вы были изолированы от всего мира, словно преступник. Никто не желал бы такого своему возлюбленному, разве не так?

Я медленно кивнул. Дамон говорил мне то же самое, но в устах Катерины слова обретали бесконечно больший смысл.

Она слегка улыбнулась.

— Вы снова найдете свое счастье, — сказала она. — Я хочу помочь вам. Но вы, милый Стефан, должны мне довериться, — Катерина положила ладонь мне на лоб, и я почувствовал, как в висках соединяются огонь и холод. Я вздрогнул от полноты ощущения, и тут же испытал разочарование, как только ее рука вернулась на прежнее место на коленях.

— Это те цветы, что я собрала для вас? — вдруг спросила Катерина, глядя в другой конец комнаты. — Вы затолкали их в угол, где нет даже света!

— Простите меня.

Она решительно спустила ноги с кровати и наклонилась, чтобы достать корзину из-под стола. Затем она задернула шторы и долго смотрела на меня, скрестив руки на груди. У меня перехватило дыхание. Ее светло-голубое платье из крепа подчеркивало тонкую талию, ожерелье лежало в ложбинке под шеей. Она была невероятно прекрасна.

Вынув маргаритку из корзины, она стала один за другим отрывать лепестки.

— Вчера я видела, как ребенок кого-то из слуг играл в глупую игру: любит, не любит… — Она засмеялась было, но внезапно стала серьезной. — Как вы думаете, каким будет ответ в моем случае?

Так же внезапно она встала надо мной и положила руки мне на плечи. Я вдыхал запах имбиря и лимона, не зная, что сказать, мечтая лишь о том, чтобы вечно чувствовать ее руки на своих плечах.

— Будет ли ответ, что любит… или что не любит? — спросила Катерина, наклоняясь ко мне. Мое тело затрепетало от нестерпимого желания; до этой минуты я не знал, что способен на такое сильное чувство. Мои губы были в нескольких дюймах от ее губ.

— Так каков ответ? — спросила Катерина, поджимая губы на манер старой девы. Сам того не желая, я рассмеялся. Я будто бы наблюдал за сценой, разворачивающейся передо мной, не в силах ничего изменить. Я знал, что это было неправильно. Грешно. Но как же это могло быть грешно, если каждой клеточкой своего естества я жаждал этого больше, чем чего бы то ни было? Розалин умерла. А я был жив и хотел вести себя как живой.

А что, если отец был прав, и мне предстояло вступить в главную в моей жизни битву между добром и злом? В таком случае я должен научиться быть уверенным в себе и своем выборе, перестать раздумывать и начать верить в себя, свои убеждения, свои желания.

— Вам действительно нужен мой ответ? — спросил я, обхватив ее за талию и потянув на кровать с силой, удивившей меня самого. Она завизжала от восторга и упала рядом. Ее дыхание было таким сладким, а пальцы — такими холодными и такими родными, что внезапно все на свете — Розалин, отец с его демонами, даже Дамон — перестало иметь значение.

14

Проснувшись на следующее утро, я вытянул руку и с разочарованием обнаружил возле себя лишь набитую гусиным пухом подушку. Только слабая вмятина на матрасе подтверждала, что все случившееся было реальностью, а не очередным горячечным сном из тех, что стали посещать меня после смерти Розалин.

Конечно, я не мог надеяться, что Катерина проведет со мной целую ночь. В гостевом домике ее ждала служанка, а слуги вообще любят поболтать. Она сама сказала мне вчера, что это будет нашим секретом, и что она не может рисковать своей репутацией. Не то чтобы это так уж сильно ее волновало, просто мы хотели иметь наш собственный, секретный мир. Я гадал, когда же она ускользнула, и вспоминал, как держал ее в своих объятиях, ощущая неведомые мне прежде тепло и легкость. Я был здоров, я был умиротворен, и Розалин стала для меня туманным воспоминанием, персонажем неприятной истории, которую я просто выбросил из головы.

Сейчас мои мысли была полны Катериной: как она задернула шторы, когда гроза швыряла градом в окна, как она позволила моим рукам исследовать свое прелестное тело… В какой-то момент, когда я ласкал ее шею, мои руки нащупали застежку голубого ожерелья с камеей, которое она всегда носила. Я хотел расстегнуть его, но Катерина грубо оттолкнула меня.

— Нет! — резко сказала она, и ее руки взлетели к застежке, проверяя, все ли на месте. Но затем, поместив амулет на прежнее место в ямочке между ключицами, она вновь осыпала меня поцелуями.

Вспомнив, каких еще тайных мест она разрешала мне касаться, я покраснел.