Да-а, но как же теперь мир-то наладить? Сказать ему: «Извини, братан, настроение с утра плохое было, а тут вы с глупыми предъявами припёрлись. Вот и послал я вас пешим маршрутом далеко и надолго»? Ха, не-е, такое не прокатит. Что может его успокоить? Как вариант, набьёт рожу и расслабится. Но… это помогло бы там, в лесу, а сейчас, боюсь, мне подобного «счастья» не пережить.
А ещё? Ну, можно подарком каким-нибудь откупиться. О, хорошая мысля! У меня при себе три ножа и револьвер. «Лефоше» ему жирноват и ни к чему, а от ножа, полагаю, он вряд ли откажется. Так, метательные не годятся, следовательно, дарим засапожник. Эх-х, классный ножичек, жалко отдавать. Однако делать нечего, к тому же у меня второй такой же есть.
Ну а ножны он и сам смастерит, ему же приятнее будет. А в разговоре надо бы мне не забыть рожу повиноватее изобразить и прощения попросить сразу и за торг, и за драку.
Наконец из конюшни вышел предмет наших ожиданий. Прикрыл ворота, обернулся и, увидев, кого по первому снегу в гости принесло, замер.
— Фёдор, иди сюда, поговорить надо.
Подошёл понуро, смотрит в землю, на скулах желваки играют, на лбу ссадина, под глазом фингал. О как я его!
— Значит так, браты, неладно промеж нас. И в этом виноваты вы, — начал Гнат. — Такого не должно быть. Если меж собой лаяться примемся, никто с нами считаться не станет. — И, тыкнув пальцем среднего в грудь, продолжил: — Тебя уже спрашивали, и ты ответ дал. Но теперь скажи в глаза брату свому, за что с приятелем побить его решил.
Вскинув голову, Фёдор бросил в мою сторону злой взгляд.
— Да какой он мне брат? Как у ведьмы поселился, всё уважение забыл. Я на торгу о малости просил, а меня, как шавку подзаборную, отринули.
Во его прорвало-то!
— Ты не про торг, а про драку поведай.
— Да не собирался я драться! Хотел по шее дать да носом по земле повозить, чтоб старших уважал.
— А Панкрат чё влез?
— Его спроси, пошто на Панкрата, как бешеный, наскочил.
Ничего себе предъява!
— А зачем Панкрат на меня с кулаками кинулся?
— Может, и кинулся, тока если б ему по рукам батогом не били, в свару меж братьёв не полез бы.
Ага, я ещё и виноват, оказывается. Откуда мне было знать, полезет он или нет?
— Что в ответку скажешь? — Старший положил руку на моё плечо.
Чёрт, в голове раздрай, а Гнат, похоже, извинений ждёт. Бляха-муха, с чего начать-то? Рука, лежащая на плече, слегка сжалась.
— Брат прав, вину свою за ссору на торгу признаю. — Тяжёлый вздох вырвался сам собой. — За то прощения прошу. И за побои прости, брат, и… что наговорил там всякое.
Старший повернулся к Фёдору:
— Твой ответ?
Воротит физиономию, не желает извинения принимать. Гнат, конечно, из него сейчас прощение выдавит, но злость останется, а нам этого не нужно. Стало быть, пришло время отдариваться.
— Чтоб на меня зла не держали, хочу сделать подношение за кровь брата.
Кажется, удивил обоих, а когда торжественно протянул нож, Фёдор только глазами захлопал и взял, даже не задумываясь. Ясное дело, вещичка дорогая, он такую ещё долго не смог бы купить. Минуту стоял в обалдении и разглядывал нож, пока старшой не кашлянул, напоминая о разговоре.
— А… да-а, прощаю. Прости и ты, братко, если чё не так.
— Прощаю.
Гнат с облегчением выдохнул: видать, всё же переживал за исход встречи:
— Вот и добро, браты. Мы должны друг за дружку держаться. Пожмите руки, и айда трапезничать.
Обед удался на славу, все были довольны. Средний с глуповатой улыбкой на лежащий рядом подарок косился, старший усмехался, глядя на него, а Машка смотрела на всех нас как на малых детей: мол, мужчины, что с них взять, вечно фигнёй заняты.
В целом денёк прошёл нормально. Рассказали о жизни на хуторе, а я об охоте и о поездке в Канск поведал. Хотя чего там о поездке рассказывать: пыль, грязь. Правда, сбитень на базаре вкусный попробовал, да и речка Кан у Перевозного красиво выглядит. А ещё арестантов видел и… В итоге два часа беседы пролетели незаметно.
Поинтересовался, как отец с матерью живут, и братья радостно сообщили об улучшении отношений. Родители сегодня в Устьянское в церковь поехали, для освящения и благословения семьи. Хороший знак. Питаются теперь из одного горшка. Тут выяснилось, что матери и раньше не запрещали сытно кушать. Это лишь мне с сестрёнкой «диету» прописали, а она добровольно к нам присоединилась, морально поддерживала. От этой новости моё уважение к ней сильно возросло: не каждая мать пойдёт на жизнь впроголодь ради своих детей.
Завязался разговор о золотодобытчиках (их здесь по-простому золотничниками зовут). И тут оказалось, что Гнат много чего любопытного о них знает. Кроме официальных приисков, есть старатели, занимающиеся незаконным промыслом (ха, кто бы сомневался!), называют их хищниками. Промышляют они в основном мелкими группами, по два-три человека, но иногда и большими артелями работают. Рыскают вдалеке от властей, по труднодоступным рекам и ручьям. За лето некоторые не менее пуда золотого песка намывают и сдают потом втихаря приисковым приказчикам или перекупщикам.