Начало династии

— Дашь Стефану понять, что ты настоящий, законный наследник, а не его недотепа сынок Юстас.

Пока они разговаривали об Англии, небо затянули тучи, едва путники успели одеться, как хлынул дождь. Насквозь промокшие, они побежали к своим коням.

Всю ночь Жефруа метался во сне. У него случилась сильнейшая лихорадка. Генрих поспешил к отцу.

— Что с тобой?

Жефруа смотрел на сына беспомощно.

— Вот и пришла смерть, Генрих. Как он сказал.

— Ты думаешь о том предсказании? Нет, его надо повесить. Пройдет, отец. Тебя просто продуло у реки.

— Я весь дрожу, меня знобит, и чувствую, что больше в живых ты меня не увидишь. Сынок, чтобы мне не отойти без причастия, позвал бы ты лучше священника.

— Прекрати эти глупые речи. Неужели священники тебе не надоели?

— Как же без них попасть на небо, сын мой?

Генрих послал за священником. Жефруа предчувствовал свой скорый конец, торопился поговорить с сыном, предупредить об опасностях, подстерегающих молодого человека на пути выбора жены. Ведь сам он был глубоко несчастен в браке.

— Супружество — это благо, сын мой, но может обернуться проклятием. Тебе следует жениться на доброй, благочестивой женщине, которая принесет тебе много сыновей. Матильда дала мне только троих. Но моя жизнь с ней была сплошным сражением. У нас не было любви. Я на десять лет ее младше. Никогда не женись на женщине старше себя. Она будет командовать тобой.

— Я никакой женщине не позволю собой командовать, отец.

— Ты так думаешь, а получиться может по-другому. Я ненавидел Матильду, а она презирала меня. Я был еще ребенком. Мне пятнадцать лет, а ей двадцать пять, и она уже была женой германского императора. Только вообрази. Моя жизнь… наша жизнь с ней была сущим адом.

— У матери трудный характер.

— Из-за этого характера она потеряла Англию. Подумай об этом, Генрих. Веди она себя по-другому, тебе бы не пришлось сражаться за Англию. Она была бы уже твоей.

— Ничего, она будет моей.

— Я не сомневаюсь. То, что наделала мать, еще заставит тебя помучиться. Твой дед, а ее отец, понял, что она за человек, и не смог на нее положиться. Он считал, что трон должен перейти тебе. Он звал тебя Генрихом Вторым.

— Им я и стану.

— Должен стать.

— Можешь не сомневаться. Никто не сможет мне помешать добиться своего. Ни один человек, — твердо сказал Генрих, а про себя подумал: «И ты, отец. Я стану королем Англии, а Элинор будет моей королевой».

— Остерегайся священников. Они все время стремятся править. Ты представляешь государство, а государство и церковь все время вели борьбу за главенство и будут бороться всегда.

— Я это хорошо знаю и распоряжаться собой никому не позволю. Никому!

— Я прощаюсь с тобой, сын мой. Предсказание сбывается. Свинья погубила сына французского короля, а купание в реке сгубило сына Фулка Анжуйского. И обе смерти предвещал Бернар.

— Не обращай ты внимания на эти предсказания. Ты веришь им и тем самым можешь накликать беду.

— Нет, сын мой. Она уже стоит здесь. Ты не ощущаешь ее? Прощай. Будь мудрым правителем. Хорошо женись и заведи добрых сыновей. Человек должен иметь сыновей.

Жефруа Плантагенет умолк и под утро скончался.

Предсказание Бернара полностью сбылось. По пути к матери Генрих обдумывал свое нынешнее положение. Он обладает большим достоянием, и смерть убрала одно из препятствий на пути к женитьбе. Ему всего восемнадцать лет. Он еще может подождать.

* * *

Упокоилась душа и этого упрямого аббата Сюжера, назначенного Людовиком Толстым наставлять сына на верный путь. Он был славным человеком, по его кончине глубоко скорбели и устроили ему пышные похороны в Сен-Дени.

Теперь ничто не мешало Элинор добиться расторжения брака. Оставалось получить согласие самого Людовика, но тот уже устал спорить. Видимо, смирился с тем, что им придется расстаться. Он решил, что основанием для этого послужит близкое родство, хотя все знали, что настоящая причина — супружеская неверность.

Элинор это не смущало. Она все еще красавица, не стара, способна рожать детей, а сверх всего, она — богатейшая женщина в Европе. Смерть убрала препятствие для расторжения брака, и сопротивление Людовика оказалось сломленным. Теперь вопрос состоял только в том, на каком основании это будет узаконено.

Чувства Людовика к жене были настолько сложные, что он сам в них разобраться не мог. В глубине души он чувствовал, что, если Элинор раскается, даст ему слово оставить свой бесстыдный образ жизни, он с готовностью примет ее обратно. Она все еще его пленяет; он готов простить ей все прегрешения, стань она снова любящей женой. Он любил ее, и богатые земли Аквитании на его чувство влияния не оказывали. Но вместе с тем ему хотелось покойной, мирной жизни, чего с Элинор, он это понимал, невозможно. Остается только разорвать брак, но покажи она ему хоть какой-нибудь знак раскаяния, с искренней радостью он бросился бы ей навстречу!