— Я верю в своего Господа. Будет Его на то воля, и Он спасет меня. Когда наступит мой конец, меня ожидает вечное бытие. Поэтому у меня нет никакого страха.
— Что такое вечное бытие?
Он объяснил, как его учили этому в детстве.
— Я могу принять христианство? — Можешь, если уверуешь в Спасителя.
— Я буду верить.
— Этому надо учиться.
— Ты можешь научить меня?
Джильберт оглядел комнату и сказал:
— Твой отец убьет меня, если обнаружит тебя со мной.
— Значит, ты боишься.
— Нет, этого я не боюсь. Что-то мне говорит, что я должен открыть твою душу для Господа. Такова Его воля.
— Когда ты будешь приходить сюда молиться, я буду здесь. Ты обучишь меня.
— Пусть будет так.
Они преклонили колена, и он стал учить ее молитве.
Так все началось.
Каждый день, придя на молитву, он встречал ее в этой комнате; она быстро усваивала правила обряда. Джильберт сказал, что ей нужно христианское имя, и предложил называться Магольт — вариант Матильды.
— Так называли жену величайшего норманна, завоевавшего Англию и принесшего процветание этой стране и благополучие всем норманнам, таким, как я, которые теперь владеют этой страной.
Девушке понравилось имя, и она с радостью согласилась носить его. Она жила молитвенными встречами с Джильбертом и стала прилежной христианкой. Закон любви к ближнему она приняла всей душой. Убеждать ее в том, что любовь лучше войны, не было необходимости. Войны несут людям бесконечные страдания, и, как женщина, все радости которой сосредоточены в муже и детях, она восставала против страданий и потерь близких в этом бессмысленном занятии. Магольт стала убежденной христианкой. Джильберт задумался, что ждет его, когда эмир узнает, что он обратил его дочь в свою веру. А девушка, прерывая его размышления, забрасывала его вопросами:
— Христос умер за тебя на кресте. А ты готов умереть на кресте за него?
— Я готов умереть за Господа нашего.
— Верно ты говоришь! — удивлялась девушка. — Если отец только узнает, что мы проводим время вместе, он придумает тебе такую смерть, что будет пострашнее распятия на кресте. А ты не испугался, учишь меня и сделал из меня христианку.
— Я вывел тебя к свету, Магольт. Но если будет Божья воля, чтобы я разделил участь его единственного сына, я приму ее не дрогнув.
Через поклонение Богу Джильберта дочь эмира пришла к поклонению самому Джильберту.
Однажды она сказала ему:
— Рабы-христиане задумали бежать. Я знаю это.
— Ты же не понимаешь их языка.
— Зато я понимаю, что говорят их глаза. Они хотят бежать и сделают это.
— Как думаешь, удастся им это?
— Если не удастся, мне страшно за них. Но они будут пытаться. — Тут она вся задрожала. — А ты, Джильберт? Если они устроят побег, ты уйдешь с ними?
— Это мой народ.
— Если ты уходишь, я ухожу с тобой.
— Что ты, Магольт, тебе нельзя!
— Если рабы могут бежать, могу бежать и я.
— Нет, Магольт, ты дочь своего отца. Тут твой дом.
— Я теперь христианка. Мой дом теперь за морем в твоем Лондоне.
— Нет-нет. Ты не можешь бежать с нами.
— Ты должен взять меня с собой.
— Да как это сделать?
— Ты можешь жениться на мне. Я буду хорошей христианкой и матерью твоих сыновей.
— Это невозможно. Об этом даже думать тебе не стоит.
— Я не могу запретить себе думать. Рабы собираются бежать, ты уходишь с ними, я тоже хочу пойти с вами.
— Тебе это нельзя.
— Значит, раз ты уходишь… мы должны расстаться?
— Если мне предстоит уйти, значит, должны.
— Этого я не вынесу, — сказала она твердо. — Я отправлюсь с тобой. Джильберт, не оставляй меня здесь, иначе я умру. Я без тебя не могу жить. Ты спас мою душу и должен взять меня с собой.
Джильберт только качал головой, а Магольт продолжала настаивать, но он не стал продолжать этот разговор.
Настала пора осуществить давно задуманный побег. Некоторые из христиан работали в конюшнях, и Джильберт устроил так, что к назначенному времени были приготовлены надежные кони. Осталось перепилить конюшенные цепи, взнуздать коней, и все готово… Риск огромный: если беглецов схватят, хорошие отношения с эмиром его не спасут. В этом случае самые страшные пытки уготованы им всем. Но ни один не дрогнул, не отказался от опасной затеи — так все истосковались по дому.
Встречаясь с Магольт в молельне, Джильберт не раз порывался поделиться с ней планами побега, но так и не решился. Сам он ей полностью доверял, и она могла бы им очень помочь, но это касалось жизни других. О часе бегства он ей так ничего не сказал.
Наступила долгожданная ночь. В стойлах стояли оседланные кони. Джильберт заранее приготовил и спрятал в конюшне инструменты, чтобы сбросить кандалы. Никто из сарацинов ничего не заподозрил, и все прошло точно по плану: Джильберт уверен — их вел Господь. Когда беглецов хватились, они уже покинули владения эмира и добрались до той части страны, которую занимали христиане. Оттуда уже можно было отплыть в Англию.