Переговоры шли уже шестой час, сгущались сумерки короткого зимнего дня, а решения никакого вынесено не было.
Наконец, атаман сказал генералу Деникину:
— Антон Иванович, в виду сложившейся обстановки, я считаю необходимым признать над собою ваше верховное командование, но при сохранении автономии донской армии и подчинении ее вам через меня. Давайте, составим об этом приказ.
Генерал Деникин собственноручно написал приказ о своем вступлении в командование и о подчинении ему всех вооруженных сил юга России, действующих против большевиков.
— Хорошо, — сказал атаман, — я отдам этот приказ по войску Донскому, но для того, чтобы избежать кривотолков о нарушении донской конституции, я сделаю к нему следующую добавку: «Объявляя этот приказ главнокомандующего вооруженными силами на юге России донским армиям, подтверждаю, что по соглашению моему с генералом Деникиным конституция Всевеликого войска Донского, Большим войсковым кругом утвержденная, нарушена не будет. Достояние Дона, вопросы о земле и недрах, условия быта и службы донской армии этим командованием затронуты не будут, но делается это с весьма разумною целью достижения единства действий против большевиков».
— Но этим, добавлением совершенно уничтожается весь смысл приказа о едином командовании, — сказал Драгомиров.
Деникин махнул рукою, — делайте, мол, как хотите.
— Вы подписываете себе и Войску смертный приговор, — сказал генерал Денисов атаману.
Итак, первое, что потребовали союзники, было выполнено. Единое командование осуществлено. Теперь оставалось только ожидать помощи от союзников и активной их работы.
ГЛАВА XVIII
Утомление казачьей армии. — Измена трех полков. — Комиссары в Вешенской станице. — Советская власть на севере Дона. — Красная армия занимает северные станицы. — Неистовства большевиков в Вешенской станице.
На позициях казачьей армии от Мариуполя, где стоял дивизион Л.-гв. атаманского полка, через Чертково и Кантемировку, через Богучар и Новохоперск, к Балашову и Царицыну и далее в заманычских степях до самого стыка с добровольцами под Ставрополем шла кипучая, страшно тяжелая, боевая жизнь. Тяжести войны усугубились зимним временем. Зима наступила сразу в конце ноября и стояла суровая и холодная, с крутыми метелями и большим снегопадом. Примитивные казачьи окопы совершенно занесло снегом, черные фигуры казаков стали далеко видными, войска, жившие раньше в поле под открытым небом, или в неглубоких землянках, стали жаться к деревням и селам. Борьба с Красной армией часто шла уже не по тактическим соображениям закрепления за собою того или иного узла позиции, того или другого опорного пункта, а из-за тепла и крыши. Уходящий, кто бы он ни был, старался возможно более ухудшить положение врага и жег, что только мог успеть сжечь и уничтожить. Вместо домов доставались обгорелые стены с зияющими окнами и дверьми, без стекол и без мебели. Здесь новые части устраивались, как могли. Завешивали, чем попало — мешками и рогожами — окна и битком набивались в комнаты, чтобы согреваться животным теплом. В брошенных большевиками деревнях находили лазареты, полные больных, среди которых нередко лежали мертвые. Сыпной тиф косил Красную армию и сыпной тиф передался и на донскую армию. Нужна была частая смена белья, а его не было, нужно было мыло, его не хватало, нужны были лазареты, их не успевали открывать.
Болезнь, полубредовое состояние перед нею понижали дух армии. Казаки приходили в отчаяние. Война шла уже десятый месяц, а не только не видно было конца, но с каждым шагом вперед положение становилось все более грозным и тяжелым. Красноармейцы осенью говорили, что они воевать будут только до зимы, а зимою разойдутся по домам, а на деле зимою их атаки стали более решительными и смелыми, нежели раньше.
Казаки спрашивали пленных, почему это так.
— Нельзя, — отвечали красноармейцы. — Не пойдешь, — расстреляют. Комиссар требует, чтобы шли. А откажешься, и самого убьют, и семье не сдобровать.
Вся Россия шла на Дон. Вся Россия шла уничтожить казаков и мстить им за 1905 год. И страшно становилось казакам. Как же будут они одни против всей России? Весною, когда дрались под Новочеркасском, и фронт был маленький, кругом была помощь. Слева стояли прочною стеною немцы, справа недалеко были кубанцы и добровольцы.
Теперь фронт стал непомерно большой, немцы ушли, и сколько слышно, у них тоже советская республика, добровольцы застряли на Кавказе, и донцы остались совсем одинокими.