Начало конца комедии

-- Еще услышишь!

В бюро пропаганды художественной литературы при новосибирской писательской организации бухгалтерша высчитала разницу за одиночный номер в гостинице, который мне, оказывается, не был положен; затем удержала за броню; затем вручила билет до Москвы, а не через Москву до Ленинграда, что обошлось мне еще рублей в двадцать; затем попросила оформить в Ленинграде липовую командировку, заверить ленинградскими печатями и выслать обратно заказным письмом вместе с использованным билетом.

Я поблагодарил бухгалтершу за все это и вывалился на мороз, урча от раздражения.

Ящик сидел в машине и слушал радио на французском языке.

Пейзаж вокруг был пустынный. Бюро находится возле рынка, а рынок не работал по причине воскресенья.

-- Поехали, -- сказал я. -- И, если можно, побыстрее, а то с меня еще что-нибудь высчитают.

-- Нельзя, Сосуд. Здесь платная стоянка. Надо рассчитаться. Видишь талон на стекле?

Платная стоянка в Новосибирске в разгар зимы среди арктической пустынности предрыночной площади!

-- Такое ощущение, что я попал в Париж в час пик, -- сказал я.

-- Чтобы его укрепить, я и слушаю иностранщину, -- сказал Ящик и посигналил, ибо сборщика подати не было видно. -- Между прочим, французики говорят занятные

штуки. На Западе уже возникла проблема создания атомной бомбы бандитами в тайне от государства. Вообще-то любой ученый среднего класса может построить сегодня бомбочку, если имеет деньги и обогащенный плутоний. Такой плутоний применяется в атомных электростанциях. Его можно украсть или перекупить на рынке радиоактивных материалов...

Подошел сильно веселый неученый бандит -- сборщик подати -- и в тайне от государства забрал у Ящика целковый, не дав сдачи.

-- Что хочешь здесь посмотреть? -- спросил Ящик. -- У меня еще час свободен. А на всю ночь я сажусь на эксперимент.

-- Вокзал, -- сказал я.

Тридцать лет тому назад я ночевал в уютном углу огромного новосибирского вокзала. Это был чудесный уголок -- на полу за мусорной урной. Каким-то чудом мать смогла засунуть меня туда. В огромном вокзале медлительно копошились полумертвые эвакуированные ленинградцы и мобилизованные киргизы. Они пытались укрыть спинами в ватных халатах труп товарища, который умер скорее всего от какой-нибудь инфекционной болезни, а может, просто от ужаса военных вокзалов. Они прятали труп товарища от начальства целые сутки. Вот вместе с этим умершим киргизом я и делил уголок за мусорной урной.

-- Да, -- сказал Ящик. -- Самое страшное в войну -- вокзалы.

-- Типичное высказывание тыловика, -- сказал я.

-- Не тыловика, а бездомного мальчишки, который пробирается на фронт, но на каждом вокзале влипает в патруль, -- наставительно поправил Желтинский и повез меня к уголку моего отрочества. Но там даже вылезать из машины не захотелось. Бог с ним, с моим отрочеством. Да и сам вокзал по нынешним масштабам оказался не таким уж огромным, как казалось из-за мусорной урны.

-- Ну, что еще хочешь посмотреть? -- спросил Ящик. -- Недавно здесь открыли мемориальный комплекс. Там выбиты имена погибших сибиряков.

Мы подъехали к мемориалу. Серые, бетонные стелы с именами. Швы между бетонными блоками заделаны небрежно.

Начиналась метель. Поземка шуршала по бетону и

голым кустам. Нынешние мальчишки в полувоенной форме стояли в карауле. Они посинели от холода, но хранили на лицах сурово-солдатское.

Я снял шапку и помянул того киргиза, с которым мы делили уголок за мусорной урной.

-- Если разгуляется метель, завтра не улетишь -- метели здесь длинные, -- сказал Желтинский.

Это меня напугало. Застрять в чужом аэропорту хуже, чем штормовать в ураганном океане.

-- Да, -- согласился Желтинский. -- Ждать в аэропорту хуже, чем сидеть в "черном ящике".

-- Объясни, пожалуйста, что это за штука? --попросил я, забираясь в тепло машины. -- На каждом шагу встречаю здесь это понятие.

-- Да, если ведешь разговор о модных вещах, никуда от "черного ящика" не уйдешь, -- проскрипел Леопольд, усаживаясь за руль. -- "Черный" -- это устройство, о котором известно лишь одно: если мы введем в него данные о нынешнем состоянии явления, то на выходе снимем предсказание о будущих состояниях. Никакой программы действий "черного ящика" нам не известно. Тебе ближе художественный мир. Сравню "черный" с художественным шедевром. Художественный шедевр тоже сверхсложная система, не поддающаяся описанию, его алгоритм никому, включая творца, полностью не известен, его воздействие на людей и общество носит вероятностный характер и меняется в свободной зависимости от сегодняшних внешних обстоятельств -- ведь ваш брат художник никогда не знает, как будет работать его произведение, ведать не ведает отдаленных результатов своей деятельности...

-- Можно ли назвать органы, управляющие наукой на данном этапе ее развития, -- "черными ящиками"? Вчера ночью нейрофизиологи объяснили мне, что невротические состояния, затем атеросклероз, гипертония, инфаркт неизбежны, если человек ставит перед собой и пытается решить сверхтрудную задачу. Ты принадлежишь к тем, кто пытается руководить наукой?