Начало опричнины

         Тот состав собора, который описан в «Житие», реально существовал в 1568 г., но никак не в 1565. По «Житию», в него входили епископы Корнилий, Варсунофий и Пафнутий, получившие сан только в 1567 году[1694].

       Итак, осифлянское большинство собора согласилось поддержать выступление митрополита против опричнины, но единство собора вскоре же оказалось разрушенным. Противниками митрополита выступили церковники, близкие ко двору и опричному правительству. Такими были протопоп Благовещенского собора, царский духовник Евстафий, архиепископ опричного Суздаля Пафнутий и т. д. Особенно усердствовал духовник Евстафий, доносивший на Филиппа «яве и втаи». Чтобы избавиться от его присутствия, митрополит наложил на него епитимью, действовавшую в течение всего собора[1695]. Однако один из епископов предал Колычева и его приверженцев и «общий совет их изнесе» царю. Авторы «Жития» не называют имени епископа, но можно полагать, что им был либо рязанский епископ Филофей, либо новгородский архиепископ Пимен, наиболее энергичные противники митрополита на соборе. Донос поставил членов собора в трудное и щекотливое положение, многие из них «своего начинания отпадоша». Большинство священного собора молчало[1696].

      Немалое влияние на происшедший среди духовенства раскол оказала позиция Боярской думы. Состав думы сильно сократился: из нее были удалены все неугодные царю лица. Удельная фронда и титулованная знать были запуганы многочисленными репрессиями предшествующих лет. Старомосковское боярство, имевшее большинство в думе, также не решалось протестовать. Самые могущественные старомосковские фамилии (Челяднины, Морозовы и Шейны, Шереметевы, Колычевы, Головины) уже испытали на себе действие опричного террора.

     Во время решающих прений на священном соборе Филипп обратился к епископам с вопросом, для того ли они собрались, чтобы молчать? «На се ли взираете, — сказал он, — еже молчит царский синьклит: они бо суть обязалися куплями житейскими»[1697].

     Боярская дума заняла пассивную позицию в столкновений между царем и митрополитом, что в конечном счете и предопределило неудачу второго выступления Колычева против опричнины. Покинутый своими сторонниками на священном соборе, Филипп удалился в монастырь.

     Разделавшись с могущественной оппозицией внутри Боярской думы, царь и его опричное правительство без труда сломили сопротивление церковной верхушки.

     С большими проволочками духовно-опричная комиссия завершила «обыск» о жизни Филиппа в Соловках. Под действием угроз, обещаний и подкупа несколько соловецких старцев согласились дать необходимые для суда показания. Главным свидетелем против Филиппа выступил один из его учеников, игумен Соловецкого монастыря Паисий[1698]. За подобное предательство игумену был обещан епископский сан.

     Не ранее октября следственная комиссия доставила свидетелей (Паисия и десять других монахов) в Москву[1699]. Их письменные показания о «скаредных» и «богомерзких» делах Филиппа были зачитаны перед Боярской думой, которая, следуя воле царя, вынесла решение о суде над Филиппом. Это обстоятельство вызвало особое раздражение как Курбского («Кто слыхал зде, — восклицал он, — епископа от мирских судима и испытуема?»), так и авторов «Жития» («не убоялся суда божия, еже царем не подобает святительския вины испытывати, но епископи по правилам судят»)[1700].

    По «Житию», еще до суда опричный боярин А. Д. Басманов совлек с Филиппа святительский «сан» и в «раздранной» монашеской одежде отвез в Богоявленский монастырь[1701]. Более правдив в своем рассказе Курбский. По его словам, царь собрал в Богородицком соборе «проклятое сонмище согласников», «скверное соборище» и туда же был приведен для суда Филипп «в святительской одежде»[1702]. По Курбскому, святительский сан был «ободран» с митрополита уже после соборного суда над ним.

  Более подробные сведения о суде над митрополитом сообщают непосредственно очевидцы событий опричники Таубе и Крузе, не скрывавшие симпатий к Филиппу и строго осуждавшие действия царя.

    Для суда над Филиппом были созваны Боярская дума, священный собор и, возможно, представители дворянства («представители всех духовных и светских чинов»)[1703].