Начало Петровской эпохи

– К чему эта икона? Разве твое дело приходить сюда? Уходи скорее и поставь икону на свое место. Быть может, я больше твоего почитаю Бога и Пресвятую Его Матерь. Я исполняю свою обязанность и делаю богоугодное дело, когда защищаю народ и казню злодеев, умышляющих против него!

Петр увиделся со своими сестрами и сам допросил их; Марфа призналась, что говорила Софье о том, что стрельцы подходят к Москве и желают ее видеть на царстве; но вполне отреклась от того, что писала стрельцам и передавала им письма от Софьи. Софья ни в чем не призналась, говорила, что никаких сношений со стрельцами не имела, и на вопрос о письмах отвечала: «Письма, о которых стрельцы говорят, я не писала и в полки не посылала». А что стрельцы говорят, будто шли в Москву с намерением поставить ее по-прежнему правительницею, это придумали они не вследствие писем ее, а потому, что она так долго управляла государством.

Разбор кончился; тем стрельцам, которые содержались в монастырских темницах, сентября 30 была первая казнь: стрельцов, двести одного человека, из Преображенского везли на телегах, в каждой сидело по двое с зажженными свечами в руках, за телегами бежали жены, дети и матери осужденных, с отчаянными воплями и рыданиями. У Покровских ворот процессия остановилась, и им был прочитан смертный приговор за то, что пришли на Москву с тем, чтобы истребить бояр, перебить немцев, разорить Немецкую слободу, возмутить чернь и вместе с нею своевольничать.

После прочтения приговора телеги опять двинулись, и приговоренных повезли в разные места для исполнения приговора; пятерым еще раньше, в Преображенском, были отрублены головы. За этой казнью следовали другие: от 11 октября до 21-го казнили семьсот семьдесят стрельцов. Многим из них головы рубили в присутствии Петра, и рубили его приближенные бояре; ослушаться не смели, зная, что за каждым противоречием следует ужасная вспышка гнева, за последствия которого отвечать нельзя. Петр, сидя на лошади, смотрел, как бояре упражняются в ремесле палачей, и сердился на того, у кого руки от страха тряслись. Более всех отличался тут бомбардир Преображенского полка Алексашка (Меншиков); он впоследствии хвалился, что отрубил двадцать голов. Перед окнами царевны в Новодевичьем монастыре повешено было сто девяносто пять стрельцов, перед кельею царевны, прямо перед окном, висели трое; в руках они держали челобитные, в которых просили царевну принять на себя управление государством. Трупы казненных оставались на виселицах, плахах и колах целых пять месяцев, заражая воздух миазмами; целых пять месяцев перед окнами царевны качались повешенные с челобитными в руках.

Во второй день после казни Петр созвал собор из всех чинов государственных, чтобы судить царевну Софью за ее участие в заговоре стрельцов; не известно, что постановили государственные чины, но Петр сам решился отнять у царевны всякую мысль о царствовании, а у ее приверженцев всякий предлог к возмущению. Софью положено было постричь в монашество под именем Сусанны, на житье оставлена она в том же Новодевичьем монастыре, под стражею сотни солдат. Сестры могли ее посещать только на Светлое Христово Воскресенье и на Святой неделе, да в храмовый монастырский праздник, да еще в случае болезни инокини Сусанны. Петр лично назначил доверенных людей, через которых можно было справляться о ее здоровье, и на списке этих лиц собственноручно приписал: «Певчих никаких в монастырь не пускать, и старицы хорошо поют, лишь бы вера была; а то в церкви поют: „Спаси от бед“, а на паперти деньги на убийство дают».

Марфа была виновнее Софьи; она призналась, что говорила сестре о приходе стрельцов и об их желании передать ей управление; Марфу также постригли под именем Маргариты в Успенском монастыре города Александрова, во Владимирской губернии.

Последнее свидание Петра с Софьей

Тогда же Петр навестил сестру свою Софью, находившуюся в Новодевичьем монастыре в заточении, чтобы поговорить с нею обо всем случившемся. Однако царевна ни о чем не захотела говорить с ним, и Петр вышел со слезами на глазах, сказав только: «Жаль! Сколько умна, столько и зла, а могла бы мне быть правою рукою».

Судьба инокини Сусанны

Вскоре после казни пришла в келью к Софье мать-настоятельница с инокинями и повела ее в церковь, поставили Софью на середину храма. Ей что-то говорили, что-то читали и пели, остригли волосы, и как сквозь сон слышала она, что отныне нарекается раба Божья София инокинею, сестрой Сусанной.

Потом отвели ее обратно в келью, где сидела она, забившись в угол, и неотрывно смотрела за окно, перед которым качался на ветру повешенный стрелец с выклеванными вороньем глазами…

Далее, уважаемые читатели, автор считает целесообразным нарушить хронологический принцип, для того чтобы закончить повествование о Софье Алексеевне, ибо жизнь ее после пострига завершилась, – продолжалось лишь физическое существование; а как фигура политическая Софья полностью принадлежала XVII столетию, и потому рассказ о ней следует завершить в конце именно этого века.