Начало пути

Иван и Полина жили как бы двумя параллельными жизнями. Первой, жизнью повседневных будней, тревожного ожидания социальных перемен, которые грозили вот-вот докатиться и до бухтарминской глухомани. Второй, жизнью ежедневных встреч, переизбытка счастья, и тоже ожидания… ожидания свадьбы. С наступлением относительно тёплых вечеров, они уединялись уже не в комнате Полины, а в небольшом саду, разбитом за атаманским домом, где была сделана беседка. Здесь возлюблённые засиживались до-поздна, разговаривая, ласкаясь, слушая доносящиеся с улицы переборы гармошки и разбитные частушки, песни, девичий визг – это была первая весна за последние четыре года, когда в станице было достаточно много молодых казаков, в результате интенсивность «вечерней» жизни в станице резко возросла. Иван с Полиной на те гульбища не ходили, и не только потому, что были уже нареченными женихом и невестой, их туда совсем не тянуло. В первую очередь здесь, конечно, играл роль разный образовательный уровень, он как бы выстроил незримую границу меж ними и их ровесниками, в лучшем случае закончившими станичное начальное училище. В те годы разница между средним и начальным образованием была очень велика, и кому удавалось окончить гимназии и кадетские корпуса, не говоря уж о юнкерских училищах и университетах, как бы автоматически причислялись к высшему, благородному сословию. И хоть Иван, так же как прочие рядовые станичники пахал, сеял, косил, его уже не держали за равного, он стоял намного выше, он имел офицерское звание, что у казаков искони являлось предметом почтения и уважения. При встрече с ним заслуженные старики становились во фрунт, отдавали честь и приветствовали:

– Здравия желаем, господин сотник, – и, как бы подчеркивая особое расположение, добавляли уже по свойски, – Что ж погоны-то не носишь золотые, Иван Игнатьич, ить заслужил, все науки прошёл?

Ивану приходилось отговариваться, какой либо причиной, что де на сеялке в мундире особо не поездишь, или ещё чего, но ни в коем случае не обидеть, не задеть какой-нибудь резкостью старика, чтобы тот потом не прибежал жаловаться отцу. Тем более не ровней считалась молодым казачкам Полина. Она вообще на всю станицу и окрестные посёлки была единственной особой женского рода закончившей гимназию. И хоть в свои двадцать лет она не вышла замуж, тогда как ее ровесницы в основном были замужними и часто имели самое малое одного ребёнка… Полину все понимали, и одобряли поведение – она ждала жениха. И не только потому, что Иван воевал на фронте, Полина не могла выйти за него, ведь ее жених офицер, а по царскому указу офицер не имел права жениться не достигнув двадцати трёх лет. И хоть царя уже больше года как не было, в станице не поняли, если бы Иван вдруг нарушил этот указ. В апреле этого года Ивану исполнилось двадцать три и уже ничто не могло им помешать. Иван и Полина предчувствовали, что с замужеством их жизнь изменится. Они не сомневались, что будут по-прежнему желанны друг друга, но то будет уже совсем другая любовь. Потому, они без остатка отдавались нынешней, чистой и если так можно сказать непорочной любви парня и девушки, но ещё не мужа и жены. В ней тоже есть своя прелесть, которую большинству людей во все времена или не посчастливилось испытать, или она была слишком короткой, либо они не обладали таким даром от рождения. Это особая любовь, когда всё доводится почти до высшего экстаза, но последняя черта не переступается по негласному взаимному согласию. Но до этой черты в полутьме беседки позволялось едва ли не всё… всё, где поцелуй в губы был самым невинным из того, что позволялось. Увы, даже когда они уединялись, их любовные игры, всё чаще заменялись разговорами «на злобу дня».

В один из последних дней мая Полина решила показать Ивану своё уже почти готовое подвенечное платье, которое ей шила тетка, сестра матери в своё время работавшая в пошивочной мастерской в Усть-Каменогрске. Для этого дела тётку, бывшую замужем за усть-каменогорским казаком специально вызвали в станицу. В своей комнате Полина устроила ширму, по типу будуаров светских львиц. И вот, когда она вышла в этом белоснежном расшитом кружевами наряде из-за ширмы… Иван вместо того, чтобы как положено любящему жениху восхититься, эдак по офицерски отпустить галантный комплимент, или, что тоже было в их взаимоотношениях вполне допустимо, поступить по казацки, не совсем пристойно, дать волю рукам и что-то ненароком слегка повредить в этом великолепии. Вместо этого Иван вдруг сделался серьёзным, даже слегка помрачнел и заговорил озабоченно:

– Очень красиво Поля… Слушай, если у тебя и платье почти готово, тогда может не надо до осени ждать, мало ли что. Давай побыстрее в Иванов день, или на Петров обвенчаемся.

– Что так торопишься… скорее меня забрать и запереть хочешь? – Полина не приняла серьезного тона жениха и спрашивала с улыбкой.