Начало пути (СИ)

Девушка вновь переменилась, возвращаясь в то свое состояние, которое я считал естественным для Агафьи. Но нет, я уже знаю, что она умеет быть иной. И вот та иная, решительная, больше мне нравится. Но портить жизнь девчонке? Хотя, по местным меркам она уже чуть ли не старая дева. Надо же, почти что девятнадцать годков! Это же старородящая женщина!

— Сядь! — указал я на кровать, и Агафья покорно послушалась, села, не подымая глаз. — Понимаешь, дуреха, я мужчина, мне нужна женщина. Может даже именно такая французская дура, как Анетта, которая начиталась любовных романов, да наслушалась мужчин, что ей врут, дабы заполучить. С ней может быть легко, без сожалений и переживаний.

— А что со мной? — пискнула, словно мышка, Агафья.

— А тебе я жизнь портить не могу. Мужа найдешь, что ему скажешь? Что с учителем была? И за кого он тебя примет? — я говорил, но все меньше верил в свои же слова.

— А коли муж и не потребен мне? Если я с вами желаю быть? С добрым, честным, вирши воно какие пишите! — Агафья, словно в омут головой окунулась.

Она встала. Гордо выпрямилась. В такой позе больше купчиху напоминала. Такую себе купчиху, соблазнительную, молодую, горячую.

— Марфа сказывала, что вы и не мужчина вовсе, что ее отвергли, а таких до вас было и не сыскать, даже его светлость… Ой! Простите! — Агафья закрыла ладошкой рот, вновь села на кровать и растеряла весь свой боевой запал.

— Я делаю ошибку! Так нельзя, — говорил я, но руки уже тянулись к ночной рубашке девушки.

Разве же в том есть какое-то предубеждение и что-то неправильное, когда мужчина хочет, а женщина о том только и мечтает?

— Иди ко мне! — сказал я, любуясь красотой и изяществом женского тела. — Не бойся! Я буду аккуратным.

— А я и не боюсь, выплакала уже весь страх, рыдая по вам, — сказала Агафья и, не медля более ни секунды, обняла меня, впившись в губы неумелым поцелуем и прижимаясь жарким от волнения и возбуждения телом.

Утро я встречал со смешанными чувствами. С одной стороны понимал, что у меня появилась одна, может и первая болевая точка, на которую можно будет надавливать недоброжелателям. С иной стороны, какая же приятная эта болевая точка, красивая, естественная, наивная. Ну и только сейчас я понимаю, насколько мне требовалось оказаться с женщиной.

— Вы проснулись? — чуть испуганным голосом сказала Агафья и выпрыгнула из постели, дразня меня своими голыми ягодицами. — А я, стало быть, хотела раньше вас проснуться, да уйти. Нешто я без понятия? Все, ухожу!

Агафья быстро одела ночную рубаху и выбежала из моей спальни. И? А как же утренние ласки, потом сложные разговоры и выяснения отношений, что произошло и к чему это должно привести? Нет, да и ладно. Но, как мужчину меня немного задело то, что не было сказано, какой я молодец. Все мужики нуждаются в таких словах, я не исключение. Хотя, я и сам знаю, что молодец, есть же с чем сравнивать. А красное пятно на простыне говорит о том, что Агафье, как раз-таки, сравнивать не с чем.

Может я и совершил ошибку, но здесь и сейчас, не жалею об этом. Тем более, если моя служанка так и останется в таком статусе, она же «с понятием».

Несмотря на то, что ночью я провел неплохую кардио-тренировку, все равно оделся в льняные штаны, обулся в полусапоги и с голым торсом выбежал во двор. Погода была не по осеннему приятной, нехолодной, поэтому пробежка оказалась только в радость. Пробежался до конца деревни, там начиналось поле, уже подготовленное к новому году, вдоль его протрусил еще с версту. Здесь, на небольшой поляне, провел разминочный комплекс, после «подрался» с тенью, и отправился трусцой обратно.

— Эд! Эд! [фр. помогите, помогите]– истошный крик становился все более отчетливее, по мере приближения к усадьбе.

Кричали на французском языке. И я узнал кто это.

— Так сам же начал, — различил я голос Северина. — Я отпущу, а ты с ножом ко мне. Успокойся!

— Да что же такое? Жить мирно не пробовали? Сева отпусти месье Милле! Живо, я сказал! — я говорил раздраженно, более всего был злой на Северина.

Если этот ухарь сейчас сломает руку моему ювелиру, что я сломаю ему голову.

Северин отпустил руку француза, которую до этого перехватил на болевой прием. Каспар Милле, бывший в одних портках, стоял босиком по щиколотку в грязи. Северин был и вовсе голым и у него кровоточил бок.

— Ну, я жду! — крикнул я на русском языке и продублировал на французском.

— Месье Сперанский, вы как мой покровитель должны покарать этого «козак» он обесчестил мою юную и невинную Анетт. Если не сделаете этого вы, то я или умру, или убью этого «козак», — сквозь слезы, баюкая руку, говорил ювелир, человек очень мне нужный.

— Что произошло, месье Милле? — спросил я, уже чуть спокойным тоном, так как догадывался о чем речь, вид голого Северина намекал.

— Вы представляете, месье Сперанский, моя девочка… — он реально плакал. — Я стал ее искать и подумал, что она заблудилась. Я пошел в усадьбу и там… Я услышал стоны, это была моя девочка. Я зашел в дом и там, он лежит, а моя Анетта, она сверху этого «козак» прыгает. Он ее принудил, Анетта сама мне так сказала.