Начало Руси

Относительно летописного сказания об осаде Царьграда Олегом мы позволим себе еще следующую догадку. Может быть, повод к означенному сказанию о первом Олеге, наряду с его договорами, подан был Олегом Святославичем, который действительно плавал в Царьград, хотя в качестве изгнанника, а не завоевателя. Но последним обстоятельством легенда не затрудняется. Для нее достаточно и одного имени, чтоб измыслить целое событие. Не забудем, что Олег Святославич был один из тех князей, о которых наиболее говорили в Древней Руси. Он и весь род его имели своих поэтов-панегиристов, к которым принадлежит и автор «Слова о полку Игореве». По всей вероятности, легенда об осаде Царьграда Олегом имеет оттенок черниговский, как легенда о призвании трех варягов оттенка новгородского; причем имя Рюрика выдвинулось наперед, может быть, не без связи с известным Рюриком Ростиславичем (о чем замечено выше). Мы усматриваем и другие примеры перенесения позднейших исторических лиц и событий в эпоху древнейшую или смешения тех и других. Так, в известной легенде о походе русского князя, так называемого Бравлина, на Сурож говорится, что он пришел из Новгорода. Предлагаем вопрос: к более древнему преданию о действительном нападении руссов на Сурож, или Сугдею, не примешали ль позднейшие списатели воспоминание о князе тмутараканском Ростиславе, который действительно пришел в Тмутаракань прямо из Новгорода? Или воспоминание о князе новгородском Владимире Ярославиче, который в 1043 году предпринял морской поход на Византию? Последний князь, по всей вероятности, воевал с греками не только на Черном море, но и в Тавриде, где, как мы знаем, русские владения сходились с греческими. Любопытно, что византийские писатели (Скилица-Кедрин) называют Владимира Новгородского человеком раздражительного, беспокойного нрава; что вполне совпадает с толкованием имени русского князя Бравлин искажением слова «бранлив».

Продолжим взятые из нашей летописи примеры перенесения некоторых черт из эпохи близкой к летописцу или современной ему на лица и события более древние.

Под 1068 год есть известие о сражении Святослава Ярославича Черниговского с половцами. Видя превосходные силы неприятелей, Святослав воскликнул к дружине своей: «Потягаем, уже нам нельзе камо ся дети»; ударил на половцев и выиграл битву. Почти то же обращение к дружине, только в распространенном виде, отнесено и к Святославу Игоревичу во время его войны в Болгарии: «Уже нам некамо ся дети, и волею и неволею стати противу; да не посрамим земли Русския» и пр. Под тем же 1068 годом рассказывается, что Изяслав Ярославич распустил ляхов своего союзника Болеслава II по киевским городам на покорм, где их тайно избили. То же самое отнесено и к Болеславу I, союзнику Святополка Окаянного. Под 1075 годом немцы говорят Святославу, смотря на его богатство: «Серебро и золото лежит мертво; а с кметами (дружиной) можно доискаться и большаго». Почти те же слова отнесены к Владимиру Святому по поводу его отношений к своей дружине. Под 1096 годом упомянуто нашествие половецкого хана Куря; очень может быть, что его имя перенесено на того печенежского вождя, который сделал себе чашу из черепа Святослава Игоревича; едва ли настоящее имя этого вождя дошло до летописца.

Возвращаясь к летописному сказанию о призвании варягов, предположим свое соображение о том, когда это сказание получило ту искаженную редакцию, в которой оно дошло до нас.