Начало Руси

Любопытен научный прием, с помощью которого г. Гедеонов находит в русском языке следы вендского влияния. Известно, что древние Венды не оставили нам письменных памятников на своем языке. Но так как, по мнению Копитара и Шафарика, полабский язык составлял средину между чешским и польским, то г. Гедеонов и прибегает к этим последним, чтобы объяснить заимствованием от Вендов такие встречающиеся в русских памятниках слова и выражения, как: уклад, рало, смильное, свод, вымол, чин, утнет, поженет, кмет, комонь, хоть (супруга), болонь, уедие, яртур, Стрибог, Велес, отня злата стола, свычая и обычая, онако, троскотать, убудити (разбудить) и пр. и пр. (см. 309 стр. и след.). Натяжки на мнимое вендское влияние слишком очевидны, чтобы о них можно было говорить серьезно. Этому мнимому влиянию приписывается, между прочим, и то, что принадлежало несомненно влиянию церковно-славянского языка. А если такие слова, как павороз (веревка), серен (роса) и т. п., в настоящее время утрачены, сделались для нас непонятными и смысл их может быть объяснен с помощью польской и чешской письменности, то это есть самое естественное явление, и нет никакого основания объяснять его призванием варягов с вендского поморья.

Также гадательны доказательства вендского влияния на обычаи. Например, бритая голова Святослава сближается с описанием Святовитова идола и с изображением чехов на миниатюрных рисунках XI и XII вв. (360 и след.); но при этом упускается из виду, что древнеболгарские князья тоже ходили с "остриженными главами". Обычай русских князей и дружины ездить на конях будто бы перешел к нам от вендов, и при этом несколько ссылок на источники, которые показывают, что действительно князья и воеводы у поморян и чехов ездили верхом на конях (367). Да и самые воеводы, с их значением судей и наместников, явились на Руси вследствие вендского влияния; ибо "о воеводах у вендов, ляхов, чехов свидетельствуют все западные источники" (следуют ссылки на Мартина Галла, Кадлубка, Богуфала и пр. (390- 292 стр.). Увлекаясь подобною аргументацией, автор рискует вызвать следующий вопрос: известно, что наши князья и бояре в XII веке обедали и ужинали; не был ли этот обычай принесен к нам в IX веке с Балтийского поморья?

По мнению автора, "Рюрик привел с собой не более трех, четырех сот человек" (172). Цифра, конечно, взята совершенно гадательная; однако выходит так, что эти три, четыре сотни не только устроили государственный быт многочисленных восточнославянских народов, но и внесли значительные новые элементы в их язык, религию и обычаи. Таким образом г. Гедеонов, сам того не замечая, вступает на тот именно способ норманофильских, доказательств, который он столь победоносно опровергает в отрицательной части своего труда. Известно, что норманисты-историки всякое историческое свидетельство, относящееся к Древней Руси, перетолковывали посвоему; норманисты-филологи множество чисто русских имен и слов производили из скандинавских языков; а норманисты-археологи, раскапывая курганы, везде находили следы целой массы норманнов. Такой же ряд натяжек представляет IV глава данного исследования, посвященная Призванию. Автор находит даже "темное предание" об этом призвании у арабского писателя Эдриси (137), хотя в приведенной им цитате нет ничего даже подходящего. Мифический Гостомысл является "представителем западнославянского начала в Новгороде" (139). "Вместе с Рюриком вышли к нам и Морозовы" (143. Ссылка на Курбского, как будто на какое-либо несомненное свидетельство. А в примеч. 53 прибавляется, что ; откуда взято это прибавление - не сказано; во всяком случае оно ничего не доказывает). Автор признает существование князей у славян восточных, но полагает, что новгородские славяне предварительно прогнали своих старых князей на юг, а потом и призвали к себе новых с Балтийского поморья (146), и т. д. и т.д.