Читаем Начало Руси полностью

Чтобы сделать вопрос о порогах чисто филологическим, норманистам следовало доказать, что имена эти легко и исключительно объясняются из скандинавских языков. Но такой исключительности они не доказали; а за исходный пункт своих объяснений берут все-таки не филологию, а историю. Но что же это за история? Так как, говорят они, несомненно, что Норманны плавали из Балтийского моря в Черное, то необходимо они должны были и дать свои названия Днепровским порогам; а затем имена их поднимают на этимологическую дыбу (употребляю их любимое выражение) и вымучивают из них немецкие звуки. Но их исходный пункт совершенно ложный. Во-первых, если б и плавали, то мы не видим необходимости давать свои географические названия в чужой земле; это может быть, может и не быть. А главное, нет ни малейших указаний на то, чтобы Норманны в сколь-нибудь значительном числе плавали по Днепру в Византию ранее того времени, когда писал Константин Багрянородный. В наших летописях (оставим в стороне легенду о призванных Варягах) первое достоверное известие о их плавании в Византию относится к княжению Владимира Св. После завоевания Киевского стола с помощью Варягов, он часть их отпустил в Грецию. И с этим известием поразительно согласны все иноземные свидетельства. По исландским сагам, Норманны начинают посещать Киев тоже не ранее времени Владимира; а о плавании по Днепровским порогам саги совсем молчат; у Византийцев первое упоминание о Варягах относится к XI столетию; у Арабов слово Варанк тоже появляется только в XI веке. Константин Багрянородный при описании порогов ничего не говорит о Норманнах или о пути из Балтийского моря; он прямо указывает на Новгород, как на самый северный пункт, откуда Руссы начинают свое путешествие в Византию. Мы уже заметили, что само путешествие это могло совершаться только после объединения северной и южной Руси под властью одного княжеского рода. Значительная часть пути шла кроме того не водой, а сушей по огромным волокам (как свидетельствует договор Смоленска с Ригой и Готским берегом). Из рассказа Константина ясно видно, что русские суда строились зимою на притоках Днепра, а весною сплавлялись к Киеву. Новгородские суда никогда и не проходили в Днепр. Вообще путешествие это совершалось с такими препятствиями, что, по прямому свидетельству Адама Бременского, даже и в XI веке северные Европейцы предпочитали ему морской объезд в Грецию вокруг Западной Европы. С этим свидетельством согласуются и скандинавские саги, рассказывающие о путешествиях Норманнов в Константинополь и Святую Землю. Из тех же саг можно заключить, что на своих морских судах Скандинавы доезжали до Ладоги (Альдейгаборг), но не далее. (Плавание по Волхову против течения было затруднительно по причине порогов.) Каких же нужно еще доказательств тому, что Норманны ранее Владимира не плавали караванами по Днепровским порогам? О возможных отдельных случаях мы не говорим; эти случаи не могут установить целую систему географических названий, употребление которых вошло в такую силу, что было известно и при дворе Византийском (где, как мы сказали, о Варягах нет и помину до XI века). А чтоб они когда-либо проходили из Балтики в Днепр на собственных кораблях, о том не может быть и речи1.

В каком виде дошли до нас названия порогов?

В значительно искаженном. В чем убеждает и сравнение с другими географическими названиями у Константина, также нередко искаженными. И замечательно, что там, где Константину приходится упоминать о каких-либо географических названиях два или три раза, то иногда во всех этих случаях являются варианты. Например, племена, платившие дань Руси, в одном месте названы Кривитены и Ленцанины; в другом Кривичи, Сервы, Вервяны, Друнгувиты; в третьем Ультины, Дервленины, Ленценины. Так как имена порогов он упоминает только один раз, то мы не имеем никакой возможности проверить их и установить сколько-нибудь определенное чтение; а с позднейшими именами порогов слова обеих параллелей расходятся так далеко (за исключением Ненасытецкого), что и с этой стороны почти также нет помощи. Что имена искажены, лучше всего свидетельствуют славянские названия: три из них (Неясыть, Островунипраг и отчасти Вульнипраг) еще могут быть понятны; три других (Есупи, Геландри и Веруци) делаются понятными только вследствие приложенных переводов; а один (Напрези) остается совершенно темным, несмотря на греческий перевод. Точно так же одно из русских названий (Леанти) не поддается никакому словопроизводству. Впрочем, об ошибках Константина в описании порогов никто не сомневался даже и между норманистами. Да можно ли требовать от Византийского императора, чтоб он верно описал пороги в X в., когда их неверно описал, например, Боплань в XVII веке, лично их видевший. Итак данные в этом отношении слишком неточны, чтобы делать из них точные выводы, и, однако, норманисты их делают.

Перейти на страницу:

Все книги серии Подлинная история Руси

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное