Есть известие «Краткого летописца» первой половины XVII в. о строительстве опричных приказов в Москве и в Слободе: «…повеле и в Слободе ставити город и двор свой; а князем, и бояром, и дворяном веле в Слободе дворы ставити, избы розрядные, и почел в Слободе жити князь великий Иван Васильевич со всеми бояры своими…».
В случае «супротивства», если оставшаяся в Москве «земщина» поднимется против него, если непокорным боярам, «сложась» со «святительским чином» и со сторонниками Адашева и Сильвестра, удастся поднять отряды служилых людей и «всколебать» на свою сторону московский люд — «художайших умов народ», карающий царский меч должен был быть готов обрушиться на непокорных. Для этого надо было заблаговременно занести его над их головой. Надо было лишить противника военной инициативы, обеспечив ее за собой. Переводя это на язык военно-практический, следовало: отойти на достаточное расстояние, исключающее возможность быть застигнутым враждебными силами в пути вместе с семьями, казной и прочим обозом; укрыть семьи и казну за безопасными стенами укрепленного лагеря; изготовить свои силы для нападения на противника, встретив его отряды в удобном для победного сражения месте.
Принималось, надо полагать, в расчет, что вооруженные отряды горожан, если бы только противникам царя удалось поднять их против него, не составят угрозы для далекой от столицы Александровской слободы. Для того чтобы добраться до Александровской слободы, «исполчить» свои отряды, т. е., избавив их от функций охраны царского поезда и казны в дороге, превратить их в боеспособное войско, царю требовалось время. Именно поэтому Грозный не объяснял причин своего отъезда, не объявлял своих намерений, иначе говоря, не объявлял войны, пока не был подготовлен к ее ведению.
Не менее важно было обеспечить и политическую готовность к решительному выступлению.
В исторической литературе не был пока поставлен вопрос о том, когда были созданы те документы, которые царь прислал из Слободы в Москву, — до или после того, как он покинул столицу? Казалось, видимо, само собой разумеющимся, что обращения царя к митрополиту и думе, а также к московскому населению были написаны в Слободе, накануне их отсылки.
Между тем ни в русских, ни в иностранных свидетельствах, пересказывающих содержание этих царских посланий, нет никаких следов событий, происшедших после царского отъезда. Зато они текстуально близки к ответу царя Курбскому, написанному еще летом 1564 г. Это заставляет предположить, что основной текст царских грамот был заготовлен заранее, на основе имевшегося в царском архиве материала.
Встает вопрос и о том, когда были сформулированы условия — ультиматум думе и митрополиту, на которых царь согласился вернуться на царство, — до или после его отъезда из столицы? Допускать, что, «покидая» царство, Грозный еще не знал, какие условия он намерен предъявить, прежде чем вернется на трон, трудно. Даже если бы мы ничего не знали о длительной и всесторонней подготовке опричнины, было бы наивным предполагать, что опричнину или хотя бы даже политические маневры, способствовавшие ее учреждению, царь придумал где-то в дороге, во время, скажем, вынужденного бездорожьем двухнедельного бездействия в селе Коломенском. Ранняя оттепель, задержавшая там царский поезд, была, очевидно, единственным обстоятельством в ходе событий, непредусмотренным царем Иваном и его единомышленниками.
Главным средством политической борьбы, которым Грозный постоянно пользовался для достижения своих целей, которым воспользовался и в период установления опричнины, было. внесение раскола, а по возможности и прямой вражды в среду своих подданных.
В момент установления самодержавия его классовая сущность была особенно густо затушевана. Усиление господства класса феодалов происходило в форме ожесточенной борьбы внутри самого этого класса. Борьба самодержавия против носителей традиционных феодальных отношений выглядела на поверхности явлений как борьба антифеодальная и находила поэтому поддержку широких масс населения, в первую очередь верхов посада. В момент установления опричнины царская власть, прежде всего в лице самого Ивана IV, предпринимала энергичные усилия, для того чтобы этой поддержкой заручиться.
Царь никогда не забывал уроков 1547 г. Он хорошо знал, как могуча сила народного восстания против «брюхатых» «богатин», против бояр и вельмож. Тогда, в 1547 г., он сам был в том стане, на который обрушился народный гнев. Теперь, через двадцать лет, он имел у московского люда прочную репутацию борца против «сильных» и «хищных», репутацию борца за правду и справедливость. Он заслужил ее тем, что провел многие реформы, урезающие права «сильных». Теперь он смело мог искать «защиты» от своих изменников у посадского населения. И Грозный этим воспользовался. Царь, относившийся с нескрываемым презрением к «мужикам», «холопам», «рабам» и всяким «черным людям», не побрезговал включить посадский люд в свои политические расчеты в качестве важнейшего их слагаемого.