Начало самодержавия в России

В сохранившемся архивном документе читаем: «Столп (т. е. дело, написанное на длинных, склеенных столбцах бумаги — сставах. — Д. А.),а в нем… список из сыскного изменного дела 78 (1570) году, на новгородцкого архиепискупа Пимена, и на новгородских дияков и подъячих, и на гостей (купцов. — Д. А.),и на… приказных и на детей боярских (служилых людей — дворян. — Д. А.)и на подъячих, как они ссылалися к Москве с бояры… и в том деле многие казнены смертью… а иные разосланы по тюрьмам, а до кого дело не дошло (не оказалось достаточных улик. — Д. А.), и те помилованы, а иные свобожены. Да тут же список, ково казнить смертью, и какою казнью, и кого отпустити… и как государь, царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии и царевич Иван Иванович выезжали в Китай-город на полое место сами и велели тем изменником вины их вычести перед собою и их казнити». [25]

Московские казни 1570 г. описал и современник событий, иностранец Альберт Шлихтинг. Он рассказывает, что июльским утром 1570 г. на площадь было выведено на казнь 300 человек «знатных мужей». Заметим, что цифры, имеющиеся у Шлихтинга, в отличие от цифр, приводимых по разным поводам другими иностранцами — современниками Грозного, заслуживают доверия. Так, например, сообщаемое им число жертв новгородского погрома 1570 г. вполне реально — 2777. Оно решительно отличается от фантастических цифр, называемых другими иностранцами, вплоть до цифры 700 тыс. у англичанина Джерома Горсея. Шлихтинг говорит, что из 300 выведенных на казнь были казнены 116 человек, а остальные были помилованы и отпущены. В летописи того же времени названа примерно такая же цифра казненных — 120 человек из 300.

В полном соответствии с приведенным выше официальным документом — архивным «столпом», где говорится о специальной росписи, указывающей, кого следует казнить и какою казнью, а кого отпустить, Шлихтинг сообщает, что перед казнью рышел «на средину дьяк… Василий Щелкалов с очень длинным списком, перечисляя подряд всех туда внесенных». [26]В источниках подчеркивается, что казни 1570-х гг. на Москве были продолжением новгородского дела и что значительную часть привлеченных к расследованию и казни составляли купцы.

Вот как изображены эти страшные события в повести: «В лето 7082-го. . на второй неделе по пасце во вторник в утре по указу великого государя на Пожаре среди Москвы уготовлено 300 плах, а в них 300 топоров, и 300 палачей стояху у плах онех. Московстии же князии и боляре и гости, всякого чину люди, зряще такую належащую беду, страхом одержимы быша. Егда же бысть третий час дни, царь и великий князь Иван Васильевичь выехав на площадь в черном платье и на черном кони с сотники и стрельцы и повело палачем имати по человеку из бояр и из окольничих, из стольников и из гостей и из гостиной сотни по росписи именитых людей казнити. Людие же зряще, наипаче в недоумении быша, понеже никакия вины не ведуще. Взяша же первые из гостиные сотни 7 человек и казниша их. Емше же осмаго, именем Харитона Белеуленева, и не могоша на плаху склонити, бе бо велик возрастом и силен вельми. И возкрича ко царю рече з грубостию: "Почто, царю великий, неповинную нашу кровь проливавши?" И мнози псари приступиша пособити тем палачем, и едва возмогоша преклонити. Егда же отсекоша ему главу и спрянувши из рук их глава на землю, семо и овамо (туда и сюда. — Д. А.)спрядывая, глаголаше несведомоя. Труп же его скочи на ноги свои, и начат трястися на все страны, страшно зело обливая кровию окрест сущих себе. И многи палачи збиваху тело оно с ног и никако же возмогоша. Но и падшая кровь, где пав, светляся и играя красно вельми, яко жива вопия и не отмываяся. Сие же виде, царь усумневся и бысть страхом одержим и отиде в полаты своя. Палачи же по долзе времени не движуще никого без повеления царева, но ожидающе милости. И в 6 час вестник прииде от царя, повеле всех поиманых отпустить. Они же от радости слезы испущающе, яко избыша нечаемыя неповинныя смерти. Тако же и мучители оны, спрятавше плахи и топоры, отъедоша в домы своя. Труп же той трясыйся весь день и во 2 час нощи паде сам на землю. Во утрии же повелением царевым погребоша телеса их сродницы, каждо во своих».

Как видим, в основе авторского текста легко узнается известный нам из источников исторический факт. Вместе с тем в повести есть и отличия от документально зафиксированной реальности происходившего. Отличия эти весьма примечательны.