Начало Водолея

- Весьма польщен, но я хотя и хотел побеседовать с вами как с писателем, (и тоже знаю некоторые ваши эссе) однако, отнюдь не о моем творчестве.

- Вот как, неужели писатели сходятся, чтобы поговорить о политике? Какие же мы после этого писатели?

- К сожалению, так. Даже больше чем о политике, меня интересует ваше мнение писателя о том, почему на нашей планете вообще могло возникнуть такое понятие как политика? Ведь если природа создала мыслящую плоть, то ее, эту природу, мало должна волновать проблема, какой эта плоть национальности, вероисповедания и к какому участку на нашей планетке она относится.

- Любопытно, - сказал Дженти, - я даже очень рад, что в нашей беседе не участвует моя пассия Винченца. После таких слов она наверняка влюбилась бы в вас. Она любит неординарных собеседников. Но смею вас уверить, мой ответ вас не удовлетворит. Я писатель не по призванию, я ведь пишу за деньги, и меня мало волнуют проблемы, о которых вы говорите. Иногда я люблю петь. Это я делаю бесплатно, у меня неплохой тенор.

Аллея кончилась, надо было возвращаться, но на обратный путь уже не было тем для разговора. У Нашего Героя не было музыкального слуха.

Прошли молча, вдыхая запах листвы, и оба не огорчались, что расставание близко и больше они не увидятся. Контакта с Дженти не произошло.

...Но не произошло его оттого, что Дженти располагал информацией о Нашем Герое, переданной ему сегодня коридорной отеля по каналам Морони.

Винченца лежала в постели в белом пеньюаре и читала книгу. Глаза ее бегали по строкам, но мысли ее были далеко в Милане, она только что поговорила с крошечной дочерью и, услышав: "мама" - казалось, тотчас же успокоилась. Но почему так дорого за все надо платить? Почему за то, чтобы содержать дочь, она должна терпеть возле себя этого Дженти?

Когда-то он ей нравился, как нравится учитель ученице, но с каждым днем Дженти становился все старее, все обрюзгшей, все гунявей, а она зрела и хорошела, и плоть ее и тело протестовали бесконечно.

Вот и сейчас он купается в ванне, даже напевает, и вымывает, наверное, грязь из жирных складок своего живота.

За что? Ведь счастливы же ее сестры, они нормально живут с мужьями. Правда, не так роскошно, как она, Винченца, но ведь нормально.

Она готова была поменять бесчисленные массажные, бассейны, приемы, напитки на обычную жизнь.

Дженти появился наконец из ванной, когда она уже почти засыпала. Появился и, кряхтя, стал снимать свой халат. Винченца, не глядя на него, знала, что у него большие белые ляжки, пухлые ноги без каких-то признаков растительности и лицо, по которому можно было легко определить, что он не гнушается алкоголем.

Дженти же видел перед собой совсем иное. Он видел перед собой очень ухоженную, спортивную женщину и. Мельком взглянув на прозрачный пеньюар, почувствовал в себе силы обладать ею. Его сознание немедленно зафиксировало каждый пальчик ее ног, который он по странной прихоти собственноручно облачал в перстни, ее икры, лодыжки. Ее шея была совершенна. Ее волосы так живописно обрамляли почти не скрываемую пеньюаром грудь, что он не стал гасить свет.

Резким движением он сорвал с нее пеньюар и приблизил властной рукой ее тело к своему. Она закрыла глаза.

Глава 16. Войтецкий заплакал

Шведский журнал "Ви Мэншур" рассказыает о новом изощреннном средстве воздействия на инакомыслыщих, примененном в Гринэм-Коммон...

В ноября 1983 года на базу прибыли пер- вые ракеты. Вскоре у ветеранов пикетирова ния появились симптомы непонятной и тре вожной болезни. Тошнота и кровотечение,

ожоги и выпадение волос, загадочные случаи

потери памяти и самопроизвольных абортов

стали необычно частыми среди женщин рас

положившихся лагерем у ворот базы. Англий

ские врачи - участники антиракетных выступ

лений - провели медицинское обследование пострадавших. По из мнению, причиной не

дугов является электромагнитное излучение, исходящее из-за колючей проволоки.

(Из архива Вождаева)

Мирославу Войтецкому не нужно было искать способ самоубийства, достаточно было принять любой из недавно изготовленных препаратов, и все кончилось бы в считанные мгновенья. Однако, Войтецкий не спешил. Он боялся отнюдь не этих мгновений. Он боялся, что со смертью тела не наступит смерть духа, а ведь он хотел умерщвления именно духа. Он, ученый, создавший сыворотку, могущую уничтожить сознание, перестроить клетки мозга таким образом, чтобы подопытные воспринимали мир так, как это кому-то угодно, сам боялся теперь перестать ощущать себя, или вдруг начать ощущать себя иначе.

"Но если принять яд, который умертвит все, и, главное, мозг, - подумал Войтецкий, - то они уничтожат, сожгут мою жену, как носительницу некоторой информации, и дочь - только потому, что это дочь человека, их обманувшего".

Войтецкий похолодел. Ему уже показалось, что над его женой и дочерью смыкается болотная тина.