Начало всех Начал

— Убивать себя нельзя, — сказал Адам строго. — Надо объявить, что это самый большой проступок! Жизнь дает только Творец, только Он вправе забирать… когда сам того захочет. Пусть живут… а кто хорошо жил, тот и после смерти будет жить хорошо, а кто жил недостаточно хорошо, после смерти будут наказаны… Но главное — все равно они будут жить! Ибо даже постоянно наказываемыми… это все-таки жить! Да и всякое наказание, сужу по себе, когда-то заканчивается…

По виду Сифа было заметно, он не все успевает ухватывать из сказанного, но покорно кивал и приговаривал, что все запомнит и все исполнит.

— Теперь о нас, — сказал Адам слабо. — Умрет когда-то и Ева. Ее похороните в той же одежде, в которой вышла из Эдема, но мою возьми себе.

— Отец, — вскрикнул Сиф. — Какая одежда? О чем ты? Я только сейчас начинаю понимать… ну медленно до меня доходит, что ты собираешься уйти от нас на этот раз навсегда! Ты хоть подумал, как мы будем без тебя? Ты никогда не вмешивался в наши жизни, но все держалось на твоей мудрости, на твоем понимании, на твоем справедливом суде! Что начнется, когда ты умрешь?

Адам накрыл на столешнице огромной ладонью пальцы Сифа.

— Продолжайте, как жили… хотя понимаю, что начнется жизнь иная. И многое переменится… А одежду возьми обязательно! Я ее получил из рук самого Творца. Она из шкуры того гада, который обманул Еву. Я от Создателя старался ничего не принимать, детская гордость и уязвленное самолюбие играли, винюсь… но эту взял, потому что это шкура моего самого лютого врага!

Сиф сказал осторожно:

— Да, конечно…

Адам прервал слабым голосом:

— Сиф, в одежде из этой шкуры ты будешь понимать язык зверей, а людей слышать с другого конца света!.. Любой твой удар будет смертельным, а в беге будешь обгонять даже птиц. Эта одежда придает великую мощь, и я не хотел бы, чтобы она попала в руки недостойного человека.

Сиф посерьезнел, ответил торопливо:

— Да, отец! Я понял, отец. Все сделаю, как ты скажешь. Может быть, ее просто уничтожить?

— Ты мудр, — ответил Адам с одобрением, — но я не знаю, возможно ли ее уничтожить. Девятьсот тридцать лет я бегаю в ней по горам, падаю со скал, сплю на земле, проползаю в пещеры сквозь узкие щели между острыми камнями… любая одежда в первый же день изорвалась бы в клочья!

— Понял, отец…

— А потом, — сказал Адам строже, — передай ее самому достойному из твоего колена. А тот пусть передаст тоже самому достойному.

— Все сделаю, отец!

Адам похлопал его по руке.

— А помнишь наш разговор об Эдеме?

— Да, отец!

Адам сказал тихо, отводя взор:

— Так вот сейчас, когда я прожил девятьсот тридцать лет, уже не могу сказать с уверенностью, что именно видел. Тогда в каждом облаке находил драконов, огромные дворцы, летающие корабли, воздушные горы… Теперь вижу только облака. И… вспоминая об Эдеме, я…

Он закашлялся, Сиф поддержал его, пока тело Адама сотрясалось, сказал торопливо:

— Отец, я все понял.

— Правда?

— Понял, отец.

Адам прошептал:

— Но все равно, Сиф…

— Я слушаю, отец, слушаю!

— Он… есть.

Вечером Адам вышел из дома и, попрощавшись с теми, кто успел прийти на его зов, быстро пошел в горы, запретив следовать за собой кому бы то ни было. Сиф удерживал плачущую Еву, что рыдала и рвалась вслед Адаму, остальные провожали тревожными глазами уходящего первочеловека и старались угадать, каким мир станет после его смерти.

Адам поднялся в горы, там отыскался удобный и очень потаенный участок, до захода солнца успел выкопать две пещеры, одну в другой. Даже после прегрешения рост Адама оставался гигантским, Творцу пришлось согнуть его тело, чтобы оно поместилось в главной пещере.

По всем землям, включая и те, где расселились потомки Каина, прошел плач и горькие стенания. Адама любили и чтили, он оставался единственным непререкаемым авторитетом, судьей и учителем. А с его смертью, все чувствовали, мир в самом деле распадается на части.

Через семьдесят лет после его смерти Ева, плача, призвала Сифа.

— Дорогой сын, я тоже скоро уйду вслед за своим мужем. Мне горько покидать вас, но я буду счастлива наконец-то соединиться с Адамом! Тебя прошу только об одном, как создателя этой чудесной вещи — букв, опиши нашу жизнь с Адамом в назидание потомкам! Ничего не скрывай, ни ошибок наших, ни заблуждений.

Он сказал тяжело:

— Я это сделаю, мама.

— Только сделай так… Я видела в вещем сне, что Господь возжелает за грехи уничтожить род людской, и очень немногие спасутся… Так вот для спасшихся ты опиши нашу жизнь, но не на песке, а на камне и глине.

— Да, мама.

— Ты знаешь, почему?

— Нет, мама. Но я сделаю все, как ты говоришь.

— Если Господь в гневе своем, — сказала она печально и вздрогнула, — захочет сжечь землю, то камень потрескается и рассыплется, но глиняные таблички только станут крепче! Если же вознамерится наслать потоп, то глиняные растворятся, но каменные стелы уцелеют.

Он кивнул.

— Да, мама. Но я не понимаю, почему ты такое говоришь. Ты все еще молодая и сильная!

Она слабо улыбнулась.