Начало жизни

— Леонард Антоныч, пора прощаться: сейчас я буду укладывать детей. До свидания, Леонард Антоныч, — сказала вдруг Анна Васильевна, неожиданно встав с диванчика. Она смотрела на бывшего сослуживца мужа с такой неприязнью, что он не нашелся ничего сказать. Встал и откланялся.

* * *

— Он нарочно пугает меня, — говорил Борис Петрович дома, — я всё-таки пойду завтра в университет. Я пойду.

Из университета он вернулся сгорбленный, придавленный. Целый вечер ходил по комнате, пересекая ее наискосок, наступая то и дело на Севочкины кубики и картинки. Он не хотел согласиться с тем, что услышал в университете, он доказывал Анне Васильевне, что совесть его чиста, что ему следует работать на прежнем месте. А в университете сидит какой-то анархист, ему бы только распугать всех, разогнать. Кричит, даже стула не предложил — сесть… Только с Леонардом Антонычем поздоровался вежливо.

— Может, если бы комиссар агитпоезда отнесся ко мне хуже, — я не надеялся бы и тут на доверие. Но после службы в Красной Армии, после лекций моих мне тяжело слышать этот отказ… Что же делать теперь?

— Надо как-то жить, — ответила твердо Анна Васильевна. — Это недоразумение, оно должно разъясниться. И крикуна вашего сменят, наверно, если, он разгоняет специалистов. Подожди, наберись терпения.

Папа теперь не ходил на службу: он стал мастеровым.

Он приносил домой откуда-то фанеры, дощечек, доставал из ящика столярный инструмент и начинал мастерить игрушки. Он делал прыгунчиков, кувыркавшихся между двух палочек, барабанщиков, выбивавших на барабане дробь, если повертеть внизу ручку из толстой проволоки. Делал хлопавших крыльями бабочек на колёсах и кузнецов, по очереди ударявших молотками по наковальне. Папа работал перочинным ножиком и долотом, пилкой и стамеской. Когда игрушки были выстроганы и склеены, папа разводил в стаканах порошки анилиновых красок и красил их. В комнате делалось весело и нарядно, бабочки сушили свои зеленые и розовые крылья, у барабанщиков появлялись глаза, рот и усы.

Всё это богатство складывалось в знакомую Маше плетеную корзинку и уносилось на рынок.

Но игрушки не могли прокормить семью, а у мамы осталась только одна служба — в детском доме, и паек ей выдавали один.

В квартире появился сапожный инструмент и колодки. Удивительно, как слушались папу вещи, как охотно подчинялись его рукам. Руки были умные, как говорят, — золотые. На окошко папа наклеил сапог, вырезанный из розовой бумаги, и в квартиру зачастили заказчики. Входили с недоверием. Приносили на переделку высокие дамские ботинки со шнуровкой, заказывали туфли из сукна, из старых портфелей. Папа не обещал большой красоты и изящества, но прочность гарантировал: его шов не расползался даже тогда, когда носки и задники превращались в рваные ошметки. Шов делался навечно.

Как-то пришел странный заказчик. Он не принес никакого материала, но подробно расспрашивал, может ли мастер сшить из того, из другого? Папа терпеливо отвечал. Одетый в фартук, он сидел на низенькой Машиной Скамеечке и держал в руках сапожный нож и ботинок с только что прибитой набойкой: кусочки кожи торчали из-под задника во все стороны, как шипы, и папа аккуратно срезал их ножиком, рукоять которого была обшита кусочком черного шевро.

— Ах, как прискорбно, как прискорбно! До чего доведен интеллигентный человек, — сказал вдруг заказчик.

— Я попросил бы… — начал отец.

— Нет, нет, я не буду! Я великолепно представляю себе ваше состояние. Позвольте открыть мое инкогнито: я работаю бухгалтером «Союззаготпрода», — это на Сумской, вы знаете, вероятно. Союзу нужен консультант по продукции сельского хозяйства. У нас хорошие ставки, а главное — снабжение… Нам нужны преданные, честные, интеллигентные люди. Вы извините, что я начал, как заказчик. Просто интересовался…

После недолгой беседы «заказчик» ушел. Папа встал, снял фартук и вымыл руки. Он соскучился по книгам, по своим тетрадкам с записями, сделанными во время экспедиций, по гербариям, по атласам флоры и фауны. Предполагаемая работа не была интересной, но она давала заработок и паек и отнимала не так много времени.

После первой же недели хождения на службу, папа принес огромный, необычный паек: муку крупчатку и белое кокосовое масло. Дома обрадовались: вот хорошая служба! Но когда в следующую субботу папа принес премию в размере месячной зарплаты, банку какао и три банки рыбных консервов — бычков, — радость сменилась сомнениями. Мама трогала банку с яркой наклейкой, взвешивала в руке консервы и спрашивала:

— Откуда это у них? Сейчас, когда ничего кроме пшена и подсолнечного масла нигде не дают? И эти премиальные? Ты не задумывался?

— Я задумался. Этот «Союззаготпрод» ведет переписку с Кубанью, с казачьими районами. Туда переводятся большие суммы денег. А товаров я пока не видел, кроме «образцов», которые каждую неделю раздаются сотрудникам. Это странно.

— Ты ни о чем не спрашивал этого… бухгалтера?..