– Так точно, ваше высокопревосходительство, – браво выпалил Николка, держа грудь колесом, – но, наверно, только те, что описаны в той книге.
– Хм, ты смотри, как отвечает, – восхитился генерал.
– Андрей, – обратился он вновь к князю, – скажешь, что и здесь за неделю выучился?
Тот улыбнулся:
– Ну так не скажу, все же он у меня не первый день живет, пообтесался. Но большую часть, да, действительно, за неделю.
Граф неожиданно озорно улыбнулся и сразу напомнил князю того молодого адъютанта императора, который, переодев свою любовницу-француженку, выкрал ее в Париже и провез через все преграды в Россию.
– Тогда давай я тебя сейчас испытаю, – сказал он, обратившись к Николке, – попробуй расшифровать письмецо одно, а мы с твоим отцом пока побеседуем, есть нам, что вспомнить.
Князь сразу истолковал оговорку князя про сына в свою пользу.
«Ну, Сашка и хват, только глянул и уже не сомневается в моей истории», – подумал он.
Граф позвонил в колокольчик и сказал вошедшему поручику:
– Михаил, будьте любезны найти мне вчерашнее перлюстрированное письмо, ну, то, вы знаете, – не стал он уточнять дальше.
Между тем в Петербург этим днем прибыл надворный советник Сидоров. Он был несколько в разбитом состоянии, и его одолевала мигрень. Мигрень у него случилась от неожиданного происшествия на одной из почтовых станций. До сих пор при одном только воспоминание об этом происшествии его начинало трясти.
Его, заслуженного чиновника министерства иностранных дел, какой-то мальчишка ударил по лицу. Конечно, он даже не думал о том, что сам был груб и бестактен, и злился на себя только из-за того, что при всем его опыте не обратил внимания, что отец этого хама был старше его чином, хотя мог бы обратить внимание на слова станционного смотрителя.
Ему пришлось дождаться, пока сам князь с сыном уедут, затем когда уедут военные, бывшие свидетелями его позора, и уже потом он вылил все свое раздражение на смотрителя и выяснил, что за генерал сейчас проезжал.
«Князь Шеховской, что-то я о нем слышал, вроде фамилия известная, – думал он, – приеду в Петербург, уточню, что и как. Но это дело так не оставлю. Ха, дураков стреляться нет. Я вам и без этого пакость сделаю, всю жизнь не отмоетесь».
Вершинин сидел в задумчивости, думая, что предпринять и кого из старых друзей посетить первым, узнать новости. Да и Катенька уже обследовала весь дом и теперь вопросительно смотрит, ожидая, когда ее начнут выводить в свет. И, как назло, нет ни одной знакомой, чьим заботам можно было бы поручить юную девушку. Ведь не дело, если сзади за ней придется стоять отцу. Он как раз перебирал в уме всех своих знакомых женского пола, когда лакей принес ему записку. Записка была в розовом конвертике и сильно пахла духами.
– Посыльный на словах передал, что письмо от ее сиятельства княгини Голицыной, – сказал лакей.
Удивленный Илья Игнатьевич открыл конверт и развернул письмо, написанное уверенным, почти мужским почерком.
Он, конечно, знал о салоне княгини, его, собственно, все знали, и посетить его дорогого стоило. Но вот с какого боку именно он нужен в этом довольно тесном кружке, Вершинин не понимал.
Письмо гласило:
Вершинин прочитал письмо и спросил лакея, по-прежнему стоявшего рядом:
– Посыльный еще не ушел?
– Нет, он сказал, что дождется ответа, – сообщил слуга.
Илья Игнатьевич быстро написал ответ, где распинался в совершеннейшем уважении и почтении, благодарил за приглашение и всенепременно обещал прибыть с дочерью в назначенное время.
Узнав о том, что послезавтра они едут на прием, Катенька была в восторге. Она, по причине провинциальности, не могла оценить, на какую сразу высоту в петербургском свете поднимает их этот визит, а просто радовалась, что наконец сбудется ее мечта и она увидит петербургское общество.
После этого в доме началась такая суматоха, что от нее было не скрыться нигде. Пару часов Илья Игнатьевич это еще выдержал, а затем оделся и уехал в контору Журавлева, якобы посмотреть его складские помещения в порту. Только чтобы не бегать каждые двадцать минут в комнаты к дочери и не слышать ее вопросы типа такого: