Начдив Иван Грязнов

Военком 1-й бригады 30-й дивизии С. Н. Кожевников, впоследствии армейский комиссар, начальник политуправления Харьковского военного округа.

— Скорее туда, на юг…

— Хорошо бы. Там ведь и Блюхер. Поможет, если что.

— А на себя не надеешься?

— Дивизия теперь…

— Выдюжишь. Кстати, когда в партию вступишь?

— Я с нею, с партией, с самого восемнадцатого, — задержавшись на месте, твердо ответил Грязнов. — Но, чтобы быть в ее рядах, надо заслужить. Для меня главная проверка только начинается. Побуду с дивизией в боях, оправдаю доверие — буду просить о приеме.

— Может, и резонно, — помедлив, сказал Кожевников. — Но жаль, без меня все это станет.

— Так я и говорю, давай вместе. Просись!

— Не агитируй, Ваня. Здесь тоже дела.

Обнялись. Неловко поколотили друг друга по спинам.

— Так я и знала. Опять вдвоем!

Разом обернулись на звонкий девичий голос. Перед ними стояла Дебора, молодая хозяйка иркутской квартиры. С Кожевниковым она держалась просто, как со старшим братом. Но перед Грязновым почему-то робела. После того, как дивизия ушла на Селенгу, он, приезжая по делам в город, всякий раз выкраивал время, чтобы наведаться по старому адресу. Были уже и прогулки наедине, были и долгие расставания, а странная скованность все не проходила. Вот и сейчас только и смогла сказать ему:

— Значит, едете, Иван Кенсоринович?

Грязнов глянул в большие серые глаза девушки и неожиданно сказал:

— Эх, Дебора, Дебора, было б другое время, пригласил бы с собой. Не испугалась бы?

— Н-нет…

— Ну, и молодец. Тогда жди, приеду за тобой. При друге говорю. Слышишь, Сергей? [10]

— Нашел кого спрашивать, — притворно проокал Кожевников. — Забыл, что контуженный я.

Эшелоны летели на запад по «зеленой улице». Не верилось, что на этих путях еще недавно громыхали бои, взрывы корежили рельсы, в щепу разносили шпалы, рушили водокачки и бросали на лед многотонные фермы мостов — не прошли даром красноармейские субботники и недели помощи. Теперь железнодорожники в долгу не оставались. Составы проходили за сутки по четыреста и более верст.

За Омском повернули на северо-запад, к Екатеринбургу. Красноуфимцы надеялись взглянуть на родные места. Но Казанская ветка была перегружена. Дальше поехали через Кунгур на Пермь — Вятку…

23 сентября Грязнов узнал, что эшелоны авангардной 88-й бригады проследовали через Москву и направились в сторону Полтавы. Сомнений больше не было: Тридцатая шла на усиление войск только что созданного Южного фронта, командовать которым партия доверила хорошо знакомому всем «восточникам» Михаилу Васильевичу Фрунзе.

27 сентября первые полки дивизии выгрузились и пешим порядком выступили к месту сосредоточения в Ново-Московский уезд Екатеринославской губернии. В тот же день М. В. Фрунзе прибыл в Харьков, где располагался штаб фронта, и обратился к войскам с приказом:

«Вступая ныне в исполнение своих обязанностей, с первой мыслью и первым словом я обращаюсь к вам, товарищи красноармейцы… Вся рабоче-крестьянская Россия, затаив дыхание, следит сейчас за ходом нашей борьбы здесь, на врангелевском фронте. Наша измученная, исстрадавшаяся и изголодавшаяся, но по-прежнему крепкая духом сермяжная Русь жаждет мира, чтобы скорее взяться за лечение нанесенных войной ран, скорее дать возможность народу забыть о муках и лишениях ныне переживаемого периода борьбы. И на пути к этому миру она встречает сильнейшее препятствие в лице крымского разбойника — барона Врангеля.

…Борьба с Врангелем приковывает внимание не только России, но и всего мира. Здесь завязался новый узел интриг и козней, при помощи которого капиталисты всех стран надеются подкрепить свое шатающееся положение.

…Врангель должен быть разгромлен, и это сделают армии Южного фронта.

Победа армии труда, несмотря на все старания врагов, неизбежна. За работу, и смело вперед!»

Почти весь октябрь 30-я дивизия продолжала стягивать свои силы, находясь в резерве правофланговой 4-й армии фронта.