Ко мне приходили ребята, которые развлекали и помогали скрасить унылые дни, папа, который в отсутствии Доминика помогал разобраться с вопросами по учёбе. Но не было Никиты. И с каждым днём становилось всё горше оттого, что он не приходил. Обидно было до слёз. Каждый раз, когда раздавался стук в дверь, надеялась, что это он. Тот, чьей дружбой я очень дорожила, тот, кто стал тем самым светом в конце тоннеля, когда мне казалось, что погрузилась в кромешную тьму. Тот, чью поддержку я хотела ощутить даже сейчас, когда вокруг было столько неравнодушных и близких людей. Но он не приходил. И мне от этого становилось невыносимо больно. Даже Доминик, заметив это, пытался найти тысячу оправданий Никите, убеждал, что у друга возникли проблемы, из-за которых он не приходил, или вовсе, что я обозналась тогда, а если не обозналась, то Никита не узнал меня. Но я-то знала, что всё это неправда. Что Доминик всего лишь хотел приободрить и успокоить меня. И я старалась отвлечься и не думать ни о чём. Но мысли раз за разом возвращались к безразличию друга. Даже если у него возникли проблемы, он мог хотя бы записку передать. Хоть какую-то весточку. Но ничего.
Настроение улучшало лишь то, что вскоре меня выписали, и я оказалась в своей комнате. И первое, что сделала, бросив вещи – написала письмо маме, в котором убеждала её не зверствовать и не казнить отца, писала, что я в порядке, а он лишь беспокоился о ней. Вручила письмо Доминику и, сделав щенячьи глазки, упросила отправить письмо сейчас же. Папа должен был сразу после того, как проводил меня до академии, отправиться на заклание к маме. Доминик был удивлён, но просьбу выполнил. А я, наконец, смогла оглядеться. Родная комната сверкала чистотой. Ни пылинки не было, и это удивило. Даже бельё было чистым. От него в воздухе витал запах свежести. На столе стоял огромный букет лиловых цветов, которые источали сладковатый аромат. Пахло приятно. Особенно после тяжёлого духа целительского крыла. Вдохнула полной грудью и улыбнулась. Не нужно было гадать, чтобы понять, что букет был принесён Домиником. А вот, кто навёл чистоту, было интересно. Неужели он сам? От представившейся картинки, как Доминик с оголённым торсом и с тряпкой наперевес танцует по моей комнате, стало жарко. Была уверена, что даже это занятие он сумел бы превратить в соблазнительное представление. Тряхнула головой, отогнав непотребные мысли, которые всё чаще стали посещать меня и взглянула на цветы. Под букетом, у вазы, лежал конверт. Закрытый. Без опознавательных знаков. Повертела в руках. Странно. Не с Земли совершенно точно. Я хоть и была на почте последний раз в детстве, когда письмо Деду Морозу отправляла, но с уверенностью могла сказать, что у нас всё же давно не используют сургуч. Или что-то подобное.
Вдохнула запах цветов, прикрыв от удовольствия глаза, и села на кровать. Любопытство оказалось сильнее, чем желание насладиться возвращением в академию.
Надломив сургучную печать, на которой не смогла разобрать надпись, вынула лист, испещрённый буквами. И почерк, которым было написано это письмо, был до боли знакомым. Сердце встрепенулось и забилось от волнения. Письмо было от Никиты. Возможно, Доминик был прав, когда оправдывал Никиту, а я, как и всегда, напридумывала проблем на ровном месте. Глубоко вздохнула и впилась взглядом в ровные строчки, написанные на русском языке.