...Начинают и проигрывают

Вслед за мной к Глебу Максимовичу довольно скоро явились один за другим еще трое участников операции. Они принесли два письма без всяких следов тепловой обработки и третье в виде обрывков, бережно собранных в газетный пакетик — адресат, тоже не проявив тайнописи, разорвал письмо в клочья.

Осталось еще два письма. Один из двоих!

Следующего вошедшего встретили дружным: «Ну?» Момент был и в самом деле волнующим. Лобастый майор проверял работавшего прежде в цехе, а недавно переведенного в шоферы Бобко — он с подозрительной настойчивостью просился вместо Васина в цех «Б».

Майор пожал плечами и выложил перед Глебом Максимовичем смятый листок:

— Не он.

Я вычеркнул в своем списке еще одну фамилию. Теперь осталась только одна. Петрова. Зинаида Григорьевна. С которой я ежедневно встречался в столовой.

Она?!

Ждать пришлось долго, и с тягучими минутами ожидания мысль, показавшаяся вначале невозможной, обрастала подробностями, черпала в них подтверждение, становясь из невероятности обоснованным подозрением, а затем уж и твердой уверенностью.

Она! А почему бы и нет? Дядя? Ну и что? Разве клички шпионов обязательно должны служить ключом к их полу, внешнему облику, возрасту?

А так… Зинаида Григорьевна имела свободный доступ к гаражу — бухгалтерия и гараж в одном здании. Она прекрасно знала всех шоферов, Изосимов мог находиться под постоянным и незаметным наблюдением. Васин, скорее всего, сочинял свою телеграмму сыну в бухгалтерии — там и с бумагой полегче, там и все принадлежности для письма. Ей ничего не стоило незаметно подобрать один из брошенных им черновиков.

И в школьных тетрадках учительницы Назаровой она тоже могла рыться, не возбуждая подозрений, — дверь ее комнаты выходит прямо в кухню…

Я уже видел перед собой ее красивое лицо в совсем новом непривычном свете: в глазах затаенное коварство, тонкие губы змеятся в ехидной улыбке.

Она! Она!

Все, нервничая, посматривали на стенные часы.

Девять часов…

Пять минут десятого…

Восемь минут десятого.

Наконец открылась дверь. Последний, Сечкин.

— Что так долго? — спросил Глеб Максимович.

— Ждал. Вышла только около девяти — вчера поздно работала вечером.

— Конечно, не она?

Почему Глеб Максимович так уверен? Ах да, иначе Сечкин задержал бы ее, привел бы с собой.

— Письмо не тронуто.

— Дома лежало?

— Нет, у нее в сумочке. Говорит, хотела отпроситься с работы — и сразу на хлебозавод. Очень уж жаль ей Изосимова. Понятно — женщина!

В небольшую стопку писем на столе Глеба Максимовича легло еще одно — последнее.

Операция провалилась.

Среди адресатов Дяди не было. Или же он оказался умнее и осторожнее, чем мы предполагали.

И Зинаида Григорьевна… Я фыркнул, полный презрения к самому себе. Нет, каким олухом надо быть, чтобы заподозрить фашистского шпиона в этой милой, мягкой женщине!

Все были удручены, не только я один. Лишь Глеб Максимович не терял оптимизма, по крайней мере, внешне; в душе он досадовал, может быть, больше всех.

— Что ж, обошла лиса один капкан, угодит в другой. Придется основательно взяться за прошлое всех семерых… Давайте сейчас перекур на десять минут, а потом когда соберемся, больше чтобы здесь не дымить. А то задохнемся раньше, чем выудим Дядю.

Курильщики потянулись в коридор. Я подошел к столу, стал бездумно перебирать письма. Да, напрасно Изосимов вываливал язык от усердия. Интересно, огорчится он или обрадуется? Наверное, все-таки огорчится: он явно надеялся спасти свою шкуру за счет Дядиной. Даже сам переписать предложил, когда проткнул бумагу и заметил на моем лице недовольство, — подумать только, на какие жертвы шел человек!

Да, но где же эта дырочка?

Я со все возрастающим удивлением вертел в руках письмо, адресованное Зинаиде Григорьевне. Вот здесь он проткнул, когда ставил точку. Ничего нет!

А не путаю ли я? Может, не Зинаиде Григорьевне предназначалось последнее письмо — другому?… Нет, ей, ей! Изосимов писал по порядку, а ее фамилия стоит у меня седьмой в списке.

Как же так? Было отверстие — и исчезло?

Переписано? Она проявила, а потом переписала? Ведь у Изосимова такой почерк — подделать нетрудно. Учуяла ловушку? Или просто так, на всякий случай?

Я, опасаясь попасть впросак, внимательно осмотрел письмо. Кажется, да! «А» и «о» круглее, чем в остальных письмах. И нажим не такой…

— Товарищ полковник! — позвал я дрогнувшим голосом. — Товарищ полковник, посмотрите.

И началось…

Сотрудники отправленные на комбинат, позвонили:

— Нет ее на работе. Отправилась в баню…

— Немедленно туда! — приказал Глеб Максимович. — Я сейчас подошлю вам Люду и Елизавету Ивановну, пусть проверят!

Положил трубку и сказал всем нам, напряженно прислушивавшимся к разговору.

— Для очистки совести. Все равно бесполезно. Она задала ходу, можно не сомневаться.

Тут же объявили о срочном розыске скрывшейся. На контрольно-пропускные пункты и на вокзал послали людей с фотографией Зинаиды Григорьевны. Отдали телеграфное распоряжение о поисках в уже отошедших за это время от нашей станции поездах.