Начиналась жизнь

Как я покажусь теперь Абе Перельману и где возьму денег, чтобы заплатить за папиросы? Ведь продал-то я всего одну пачку! Аба меня в порошок сотрет. Я очень боюсь Абы Перельмана. Один вид его чего стоит! Это невысокий человек с горбом на спине. Горб выглядывает из-за правого плеча, как остробокий камень. А глаза у Абы красные, как кровь.

Аба говорил мне:

— Смотри, Мойшка, будь человеком. Помни, что у тебя в руках товар. Товар — это деньги. А деньги — это жизнь. К тому же ты хорошо знаешь, я бедняк…

— Ты, — говорю я парнишке, — ты знаешь, что папиросы не мои, а хозяйские?

— Плевать я хотел на это! — отвечает он. — Так и передай ему, твоему хозяину.

Как вам нравится? Сделал мне столько зла да еще насмехается. Тут я как поставил свою «лавочку» на землю, да как влепил ему затрещину! Но и он не дурак: ударил меня так, что дома завертелись в глазах. Схватился я за лоб: две шишки.

А он стоит и ухмыляется:

— Ну, теперь легко тебе будет до дому добраться, не споткнешься: фонари у тебя хорошие!

Нас разняли и отвели в район. Наутро выпустили.

— Что ж ты собираешься теперь делать? — спросил он меня.

— Я знаю?

— Почему не знаешь? А где твои родители?

— В земле лежат и бублики пекут.

— Вот какое дело! И мои там же. Послушай-ка, давай пошляемся с тобой по свету. Все равно подыхать, так уж лучше на новом месте. Хоть увидим что-нибудь на своем веку.

— Что ж, ладно. Как тебя зовут?

— Сенька. А тебя?

— Мойшка.

Сенька вынимает нож и говорит:

— Дай-ка я тебе малость фонари налажу. Уж больно ты много света тратишь. А теперь, айда на вокзал!..

— Куда же мы поедем?

— Куда поезд повезет, туда и поедем…

— А что же мы есть будем?

— Что понравится, то и есть будем.

— А если мне нравится… курица?

— Курица? И то дело. Вон женщина торгует курами, пойди слямзи у нее кусок, будем есть курятину…

— А если я попадусь?

— Тебя отлупят…

— Боюсь…

— Боишься — сиди не жравши!

Ну ладно. Подхожу к женщине и спрашиваю:

— Тетенька, сколько за кусок жареной курицы?

— А ну, шаромыжник, не лезь руками!.. Все равно не купишь!..

Ну, что вы на это скажете? Я хочу у нее купить кусок жареной курицы, а она раскричалась!.. Тогда я разозлился, хвать у нее с лотка два куска и давай бежать! Она за мной.

— Вор, держите вора! Ловите вора! — орет на всю улицу.

Бегу… Вижу — Сенька вдруг бросается женщине под ноги, и она летит кувырком…

Вот так и познакомился я с Сенькой.

Когда мы полакомились курицей, Сенька меня похвалил.

— Для первого раза не плохо. Со временем будешь хорошим жуликом. Ну, а теперь на вокзал! Поезд давно нас ждет.

Пришли на вокзал к третьему звонку. Сенька быстро вскакивает на буфер последнего вагона и усаживается. А я стою, как пень, и смотрю.

— Ну, скорее! — кричит Сенька.

— Что скорее?

— Лезь на буфер, чего раздумываешь?

Я бегу за поездом и не могу взобраться. Сенька хватает меня за шиворот и тянет к себе.

— Сиди!

Куда мы едем? Может быть, мы едем в Бобруйск, а может быть, мы едем в Воронеж. Кто знает! Я спрашиваю:

— Сенька, куда мы едем?

— Что я — пророк? Куда поезд везет, туда и едем.

А поезд идет полным ходом. На буфере сидеть жестко. Я верчусь, не могу усидеть.

Горобец говорит:

— Не вертись, Мойшка. Упадешь — никто не подберет.

Он прав. Никто не подберет…

А поезд летит. У меня зуб на зуб не попадает от холода и страха. А Сенька сидит спокойно. Сенька сидит так спокойно, точно в отдельном купе, а не на буфере. Сидит да попыхивает папиросой, которую он уже где-то стащил.

Куда же мы едем?

2. ЛИСА

Не было ни одной помойной ямы, где бы мы с Сенькой не ночевали. Однажды я даже нашел в мусоре золотой зуб. Из настоящего золота девяносто шестой пробы. Однако его у меня сразу же отобрали да еще дали пару оплеух.

Горобец сказал, что я — шляпа и пентюх, если мог за здорово живешь отдать такой зуб.

— Ты не мог дать ему в зубы? Отбил бы у него охоту за твоим зубом гоняться. А что теперь жрать будешь?

А есть действительно было нечего. Хоть ложись да помирай.

— Знаешь что? — говорит Горобец. — Все равно жисть пропащая. Становись-ка, Лямза, на «зекс», а я полезу вон в то окно.

Ладно. Я стал на посту.

От меня теперь зависит наша общая судьба. В случае чего я должен ему дать знак. Надо только сказать: «зекс», он поймет и скроется.

Я часовой, значит. Мой товарищ, Сенька Горобец, занят «важным» делом. Он в большой опасности. Но и от меня зависит немало. Появись кто-нибудь и не успей я подать Сеньке знак, — тогда нам обоим несдобровать.

Я стою на «зекс». Я стерегу. Стерегу Сеньку. Стерегу себя. Мои глаза не должны никого пропустить.

Прошло минут пять. Сеньки все нет. Я тихо насвистываю. На нашем языке это означает:

— Ну, что?

Вдруг мне чем-то накрывают голову. Ничего не вижу. Ой, думаю я, верно, мне сделали темную и сейчас начнут бить. Мне закрыли глаза и рот, и я даже не могу Сеньку предостеречь: «зекс» — уноси, мол, ноги, Горобец!

Но тут я получаю пинок.

— Готово, это я.

Оглядываюсь — Горобец!

— Пошли.