Начиналась жизнь

Снова пришлось валяться на вокзале. Вместе с учителем поезда ожидало много терпеливых людей. Ждали дни, неделю. Жались по углам, сидели на своих узлах.

Уже четвертый день нет поезда. Серые глаза Шраге болят от усталости. Морщины прорезали высокий лоб. Вокруг стоит шум, беспрестанно мелькают перед глазами бесчисленные узлы, серые шинели, изорванные бурки, потертые кожанки… Сотни шинелей, сотни потертых кожанок… В этой суете трудно разглядеть человека даже рядом.

На пятый день Шраге одолела малярия. Он кутался в свое демисезонное пальто, но это мало помогало. Вечером, обессилев, растянулся на каменном полу.

Ночью потел… Разметал полы пальто. Пот катился градом. Утром его снова знобило. Круглое побледневшее лицо приняло восковой оттенок. Маленькие серые глаза смотрели удивленно на влажные стены вокзала. Шраге пробовал различить в общем шуме хотя бы слово, но это было невозможно. Протянув руку, он пытался что-то сказать, хотя знал, что никто его не услышит.

— Гражданка, зачем вы снова явились? Я сколько раз вам говорил, что не могу устроить вашей дочери.

— Ты можешь, но не хочешь! — перебила его женщина.

— Не мешайте мне работать, — раздраженно закричал Левман, — здесь вам не Благбаз!..

Вошедший курьер подал инспектору телеграмму.

Читая ее, Левман сделал такую гримасу, будто попробовал кислое яблоко. Он почесал затылок. Телеграмма была из Мариуполя. Ему сообщали, что средств для организации еврейского детдома нет, и поэтому учитель уже не нужен. Левман вспомнил, что десять дней назад он послал туда Шраге, ему стало неловко. Он чувствовал себя виноватым в том, что напрасно услал человека, которого мог использовать здесь, в городе.

…Учителю повезло. Его усадили в проходящий санитарный поезд, и теперь он был уверен, что до Мариуполя доедет, без препятствий.

Но приехал он назад, в большой город. На этот раз все здесь показалось ему настолько знакомым, точно он прожил в городе много лет. Снова перед ним была длинная Екатеринославская и золотой купол собора. Снова он остановился на мосту и смотрел на узкую, теперь замерзшую, речонку. Тонкий слой льда покрывал ее точно чешуя, и речонка выглядела несколько наряднее.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

В губоно он Левмана не застал. Комната была полна людей, ожидающих инспектора. Среди посетителей учитель узнал женщину с сыном, которую здесь видел раньше. Шраге сел и только сейчас почувствовал бесконечную усталость. Ломило ноги, кололо в боку, сильно болела голова. В ушах все еще слышался неугомонный вокзальный шум, томительно-протяжные гудки паровоза и ленивый, несмолкающий стук колес.

Женщина инстинктивно почувствовала, что вошедший имеет какое-то отношение к инспектору. Она обратилась к Шраге:

— Дорогой товарищ, прошу вас, не можете ли вы мне помочь? У меня ребенок погибает!

Шраге прищуренными глазами посмотрел на измученную женщину и дружелюбно взял за руку ее сына.

— Сколько тебе лет, мальчик?

— Двенадцать, — ответил ребенок, опустив глаза.

— Скоро бармицве[6], — вмешалась мать.

— А как тебя зовут?

— Гера, — смущенно сказал мальчик.

— Гершн, — поправила мать, — в честь покойного деда, мир праху его.

— Читать, писать умеешь?

— Немного.

— Ничего, дайте ему только книгу в руки, уж он с ней справится! — снова вмешалась в разговор мать.

Женщина почувствовала в этом постороннем человеке с теплыми серыми глазами нежность к детям. Она сквозила в каждом его вопросе, обращенном к ребенку.

Шраге усадил Геру рядом с собой, уступив ему часть стула.

— Ну, а шалун ты большой?

Мальчик молчал.

— Ах, и не спрашивайте, дорогой! — ответила вместо сына мать.

Шраге пристально посмотрел в глубокие темные глаза мальчика и ласково потрепал его по плечу:

— Ничего, дружок, все будет хорошо!

Как только Левман открыл дверь, ожидавшие толпой бросились к его столу. Опередив всех, женщина преградила ему путь.

— Товарищ инспектор, как же будет с моим ребенком?

— Так же, как и с другими детьми, — на ходу ответил инспектор.

Заметив Шраге, он направился к нему и протянул руку.

— Ну, и путешествие выпало вам! — смущенно улыбнулся он. — Поверьте, я в этом не виноват.

— Я вас не обвиняю, — сказал учитель, — всяко бывает.

— Зато я вам подыскал помещение для детского дома, — как бы оправдываясь, говорил инспектор. — Рыбная, тридцать четыре. Вот ключ. Осмотрите.