По шее вниз. Нежно-нежно. Завожу руки за спину, расстегиваю бюстик. И осторожно откладываю в сторону. Я все еще помню, где мы, и поэтому не рискую бросать одежду на пол. Может быть, когда-нибудь об этом можно будет не думать и расшвыривать барахло по сторонам.
Может быть, да. Когда-нибудь,
А пока все в стопочку. На продезинфицированную тумбочку. И презервативы… Я знаю, что чистый, но… все равно грязный. Не смею даже сунуться к ней без резинки.
ГЛАВА 15
– Верни мне мою нежную девочку, быстро!
А той девочки нет. Нет уже очень давно. Вот почему я цепенею от этих просьб. И даже все возрастающее желание ничего не может сделать с охватывающим мое тело онемением. Да, наверное, внешне я не сильно отличаюсь от своего образца десятилетней давности, но внутри я давно другая. Сломанная, покрытая шрамами, неправильно сросшаяся. Штопаная-перештопаная. И ни во что не верящая. Не знаю, кого мой зэк хочет, но точно не меня. И самое идиотское, что я ему не откажу. Дам все, что он пожелает. Стану той, кого он себе нафантазировал, чтобы почувствовать еще хоть разок эту по-мужски сдержанную интимную нежность, без которой я… а что я?
Больше не смогу?
– Где там твои презервативы?
Клим отодвигается с улыбкой, а я с трудом гашу в себе вздох облегчения. Он как знал, что мне нужна небольшая отсрочка, перед тем как мы продолжим.
Слезаю с кровати. Открываю молнию на сумке. Достаю коробочку. Чувствую на себе его неотрывный внимательный взгляд.
– Что случилось?
– Да ничего. Вертухаев позабавило, что я купила самый большой коробок, – усмехаюсь зло и бросаю упаковку Contex на кровать.
– Думаешь, мы используем все двенадцать?
– Мужики на КПП в тебя верят.
– Яся…
– Что?! – какого-то черта меня срывает, несмотря на все мои попытки быть паинькой. – Вернуть твою нежную девочку?!
Я практически никогда не плачу, а тут из глаз фонтаном брызжет. И я ничего, абсолютно ничего не могу с этим делать.
- Яся…
- Нет ее! Понял? Нет никакой девочки. Есть я. Вот такая. Стерва. Сука. Блядь. Выбирай определение по душе. Я кто угодно, но не трепетная фиалка, которой, очевидно, осталась в твоей памяти. Жизнь меняет людей, знаешь ли.
– Вот как. – Зэк резко садится. – И что же принципиального изменилось в тебе?
Вот как он умудряется каждый раз ставить меня в тупик?
– Все.
– Все – это не ответ.
– Я была восторженной мечтательницей, Клим. А стала самым большим циником на планете. Я просто ни во что больше не верю. И никому.
– А в нас?
– Клим… – в истерике прячу лицо в ладонях. – Ну, какие мы? Ты меня не знаешь совсем. Увидел красивую оболочку, а что там внутри – придумал.
– Нет, – качает головой. – Я просто неправильно выразился. Говорю же – разучился на человеческом.
Клим сжимает в ладонях мои ягодицы и дёргает вверх, заставляя обвить свои бедра ногами.
– Ты пойми, я не идеализирую тебя. Захотел бы – не смог. Вспомни нашу переписку, – зэк целует меня в висок. А я коротко и нервно смеюсь, потому что уж в чем-чем, а в переписке я действительно была очень откровенна. Зачастую я даже нарочно сгущала краски, выставляя себя в максимально неприглядном свете. Будто нащупывая тот предел, за которым Клим от меня отвернется, да так его и не обнаружив. – Своей неуклюжей просьбой вернуть мне нежную девочку я лишь хотел дать тебе понять, что я – последний человек, перед кем тебе стоит ершиться. Не надо со мной воевать, Яська. Я перед тобой безоружен, ну? Давай, соображай. Ты же у меня умница. Так какого хрена ты по мне шарашишь из всех орудий? – Клим ведет большим пальцем по моим губам.
– По привычке? – истерично всхлипываю я, сжимая его предплечья.
– Наверное. Но что бы тобой ни руководило, прекращай. Я не воюю с тобой и даже не готовлю диверсий.
– А что делаешь? – шепчу, слизывая с губ горячий рассол.
– Люблю.
И снова невесомый поцелуй в висок.
– Любовь – это просто красивое слово, – опять завожусь я, но Клим и тут меня без усилий осаживает:
– Да. Но ровно до тех пор, пока его не наполнишь смыслом.
– В чем же ты видишь смысл любви для себя?
– В познании тебя. В проявлении интереса и заботы, в наслаждении, которое я испытываю от этого. Ну, вот и почему ты опять напряглась м-м-м?
– Молотов тоже думает, будто заботится обо мне. Считает, что он знает, как лучше…
– Нет. Ты не понимаешь, Ясь. Это другое. Он заботится не о тебе. А о своей игрушке. Может, Игорь и думает, что испытывает к тебе какие-то искренние чувства, но любовь по принципу обладания означает лишь то, что он стремится лишить объект своей любви свободы и держать его под контролем. Такая любовь подавляет и губит, в конечном счете.
Я киваю, вдумчиво переваривая слова зэка. Все-таки он ужасно умный. Немудрено, что я им заинтересовалась.
– Ты поэтому не настаиваешь на моем увольнении? Считаешь, будто такая просьба ограничит мою свободу?
– В том числе.
Я пораженно качаю головой.
– Ты совершенно удивительный, знаешь?
– Может быть, я рассуждал бы иначе, будь мне что тебе предложить взамен.
– Удивительный, – стою на своем, ведь его последнее замечание это только подчеркивает.