Начисто

– Ты, прежде чем убить, скажи, что с ней. Я пытался узнать, но меня к Яське на пушечный выстрел не подпускают. Скажи… Скажи, что она будет жить, ты же, блядь, врач!

Трясу головой, как пес. О чем он вообще? Как посмел только? Уебать бы. Нет, в окно выкинуть и оставить в снегу. Чтобы понял, как ей было там, в минус тридцать. Только что-то нет никаких сил.

– Я не стану облегчать тебе задачу. Живи с тем, что сделал.

– С чем жить-то, Дым? Ты конкретней скажешь?

У урода слезятся глаза. И сам он выглядит довольно хреново. Как и положено после инфаркта. Отхожу на шаг. Давлю пальцами на виски.

– Сепсис у нее из-за обморожения.

– Это плохо, да?

– Это поправимо. В каких-то случаях… Все, Игорь, иди.

Однако вместо этого Молотов замечает:

– А ты ведь ее правда любишь.

– Это что-то меняет?

– Я думал… – Молотов осекается, – ты мне за счет Яськи мстишь. Ну, за то, что я тогда за тебя не вписался.

– Дурак ты, Игорь. Был дураком, и остался. Уйди, пожалуйста, я… – всхлипываю, неожиданно даже сам для себя. – Съебись. Правда. Не до тебя сейчас. Вообще не до чего.

Дверь тихонько захлопывается. Я возвращаюсь на стул. В окна с остервенением бьет ветер. Отец сказал, что она сдалась… Но это ведь неправда. Ты не могла, скажи, Яся? Не могла, потому что мне обещала дождаться. И ты дождешься. Ты дождешься, моя девочка. Я больше слова против не скажу. Все будет, как ты захочешь.

– Дымов! На выход.

– Что случилось?

– К бабе твоей отведу. Руки…

Чтобы застегнули браслеты, протягиваю руки. А они дрожат, как у паркинсонщика. Конвоир хмыкает.

– Да живая она, не ссы.

Киваю. За годы привыкаешь к фамильярности и, в общем, к скотскому отношению, поэтому я ценю участие даже в такой стремной форме.

– Спасибо.

– Ага. Ну, вы и подняли волну.

Я не знаю, о чем он. Да и не настроен я сейчас говорить.

– Оно само.

– Ага. Как же. Скорей бы твое УДО. Хоть вздохнем спокойно, не то носимся тут с тобой как с писаной торбой.

– Извини, – невпопад брякаю я.

– Говорят, вот-вот откинешься.

– Серьезно? А мне еще сообщить не успели.

Впрочем, я вообще сейчас в таком состоянии, что все будто мимо. Мог и прослушать. Судорожно вспоминаю, разговаривал ли в эти дни с адвокатом. Кажется, да. Выходит, свобода близка? Счастье-то какое. Вот только какого-то хрена порадоваться совершенно не получается.

На подходе к реанимации ловлю отца. Тот как раз успокаивает Яськину мать. Все никак не привыкну, что они с моей девочкой такие разные. Адиль стоит тут же. Мы с ним разговаривали пару раз. Хороший он парень. Надежный. Так какого черта мы все ее не уберегли?

Мы. Все. Её. Не уберегли.

Может, не судьба? Или плохо старались?

– Обошлось без ампутации. Хочешь глянуть дальнейшую схему лечения?

Зачем? Я уже давно не практикую и вряд ли смогу предложить альтернативу. Отец знает, что делает.

– Нет. Хочу к ней.

Десять минут. И еще на следующий день – десять. Катастрофически мало. И предельно много одновременно. Я стараюсь заполнить это время собой. Я прошу, я требую, я умоляю, и угрожаю даже… Через три дня Яську снимают с аппаратов. Еще через три – начинают выводить из комы.

Мне бесконечно везет. Именно меня она видит, когда впервые после стольких дней ада открывает глаза.

– Привет. Это я. Клим. Узнала?

– Да.

– Тебя не было десять дней, Яська. Тебя не было десять дней…

--------

1 – Тимур Белый – герой книги «Вдребезги».

ГЛАВА 23

– Извини, но к моей дочке ты пройдешь только через мой труп!

– Елена Александровна, я на минутку. Просто извиниться хотел, перед тем как уеду. И перед вами тоже.

Я отвожу взгляд от окна и удивленно кошусь на вздыбившиеся волоски на предплечье. Прислушиваюсь. Ловлю отголоски эмоций. Врачи утверждают, будто на почве случившегося у меня произошел нервный срыв, и даже обещают, что со временем все наладится. Может быть. Не верить им у меня нет повода. Но пока я в такой жуткой апатии, что нет сил подняться с кровати, хотя те же врачи ненавязчиво намекают, что мне бы не мешало начать расхаживаться.

Нечеловеческим усилием воли спускаю ноги с койки. Надо же выполнять предписания врачей, правда? Стараясь перенести вес собственного тела на пятку, шагаю к двери. Вдруг я острее что-то почувствую рядом с ним? Боль, страх, ярость… Хоть что-нибудь!

– Ясенька! – первой меня замечает мама. – Ты зачем встала, маленькая?

– Пусть зайдет.

– Но…

Игнорируя материнский протест, поворачиваюсь к Игорю. Выглядит он жалко. Хотя и бодрится. Директор охранного агентства, в которое, как оказалось, обратился Дым, беспокоясь о моей безопасности, объяснил мне, что я могу выдвинуть обвинения против Молотова. Шансы на то, что он сядет, достаточно велики, даже если Игорь не признает вины, и будет только его слово против моего. Но сейчас мне настолько все равно, что я никак не могу понять, зачем все это.

– Что ты хотел, Игорь?