Начнём с воробышков?

Он протянул к Перфилову руки, как ребёнок, которого надо пожалеть и успокоить. Как ребёнок, которому нужно сказать, что его любят, что его не оставят, что всё плохое уже позади.

Но Перфилов пошёл по краю.

— Что ты ноешь! — наклонился он. — Думаешь, пожалею? Думаешь, отец вернётся и пожалеет? Злись на меня!

— Дядя Русла-ан…

— Тебя никто не любит, Вовка! — плюнул словами Перфилов. — Понял? Ни мать, ни отец, ни я. Понял?

— Вы дурак, да?

Вовка поднялся, но Перфилов не дал ему убежать и, поймав, опрокинул снова. Не было другого пути. Как ещё объяснишь, как?

— Ну, злись!

Мальчик со свистом втянул воздух и посмотрел на Перфилова исподлобья. Глаза его превратились в щёлочки. На подбородке дрожала мутная слеза.

— Я жду, — подначил Перфилов. — Давай-давай. Я тебя не выпущу, пока ты не разозлишься.

Вовка засопел. Его пальцы сжались в кулачки.

— Что-то я ничего не чувствую, — сказал Перфилов.

Он качнулся, пытаясь сесть удобнее, и комната вдруг поплыла перед глазами. Возможно, сделала оборот. Во рту стало кисло. От лодыжек к бёдрам, покусывая, пополз противный, колкий холодок.

— Что-то слабо, — через силу произнёс Перфилов.

Вовка скривил губы. Лицо его побледнело, плечи от шумного, напряжённого дыхания заходили вверх-вниз.

— Сильнее.

Перфилов оскалился.

Кровь запульсировала в ушах. Тело одеревенело. Воздух в лёгких кончился. Ощущения сделались отрывистыми, фрагментарными, пропала куда-то левая рука, онемела шея, комната раздробилась и поменяла цвет.

— Моло… дец… — просипел Перфилов. — А теперь всю з… злость — сюда.

Он выставил перед Вовкой пульт от телевизора — всё, что смог выудить, слепо ощупывая диван ладонью.

— Сюда.

Перфилов успел увидеть, как кнопки срываются с пульта, улетая под потолок, как пластиковый корпус, испустив дымок и роняя батарейки, мнётся и осыпается чёрной пылью, успел даже подумать: "Вот оно, чудо", и только потом потерял сознание.

— Дядя Руслан!

Возвращаться в жизнь было на удивление сладко. Несмотря на болезненную ломоту в пояснице и привкус крови на языке.

— Что…

— Дядя Руслан!

В крике было столько радости, что Перфилов решился открыть глаза.

— Дядя Руслан, вы живой?

Из рябящего небытия проявились комната, полная света, и близкое Вовкино лицо, мокрое от слёз, но улыбающееся.

— Я? — спросил Перфилов, двигая рукой. — Вроде живой. Вроде живой… я.

— Я хотел вам воды…

Вовка помог ему сесть.

— Не надо воды.

Перфилов перевёл дух, потому что, приводя себя в вертикальное положение, вдруг выбился из сил. К тому же обнаружилось, что в беспамятстве он свалился с дивана на пол.

— Вы точно живой? — с беспокойством спросил мальчик.

— Ты лучше… — Перфилов привалился спиной к выдвижной боковине. — Ты это… Тебя же мать ищет, наверное.

— Не, дядя Руслан, — сказал Вовка. — Она с полицейскими уехала.

— Что, и не заперла тебя дома?

— Заперла, — сказал мальчик и потрогал Перфилову лоб лёгкой ладошкой. — Только я через окно выбрался.

— Ясно. Ты прости, что я…

В горле у Перфилова засипело, и он закашлялся, содрогаясь всем телом.

— Вы же нарочно меня злили, дядя Руслан? — спросил Вовка, вытирая щёки.

Перфилов закивал, прижимая кулак к губам. Кашель толкал и толкал изнутри. Сухой, похожий на щелчки плёткой кашель.

— Я сразу понял, — сказал мальчик.

— А пульт выжил?

Вовка вздохнул и виновато сцепил указательные пальцы.

— Дядя Руслан, вы не злитесь, я вам ещё комод…

— Комод?

Перфилов повернул голову.

Комод, добротный, пузатый, под старину бельевой комод был страшен. Ему досталось по полной, он окосел, облупился и ужался, часть ящиков вывалилась, часть, похоже, взорвалась изнутри, усыпав пол щепками и ошмётками одежды. Правая ножка отсутствовала, а по левому боку наискосок проходила подозрительно-чёрная, похожая на налёт сажи полоса.

— Да-а.

— Но вы же не умерли, да? — спросил Вовка.

— Пожалуй, пока мне достаточно и этой попытки, — сказал Перфилов. — Ну-ка, помоги.

Он встал на колено. В меру своих маленьких сил Вовка помог ему перебраться на диван. Они синхронно выдохнули.

— Понял теперь, что делать со своей злостью? — посмотрел мальчику в глаза Перфилов.

— Да, дядя Руслан.

— Палочку носи или гвоздик. Как только почувствуешь, что разозлился, зажимай в кулаке, пусть лучше их перекручивает, чем людей или букашек.

— У меня пока только с вами получилось, — посопев, произнёс Вовка.

— А с кем не получилось? С дядей Колей?

— Не, я на него совсем слабо злился, честно-честно.

— Опять мух побил?

Вовка кивнул.

— А с дядей Колей, например, можно было злиться на то, что он пьёт. Не на его самого, понимаешь? — сказал Перфилов.

— И он тогда пить бы бросил? — удивлённо спросил Вовка.

— Не знаю, — сказал Перфилов. — Возможно. Твой дар, Вовка, тебе лучше знать. Только вот умер дядя Коля уже.

— Он не очень плохой был. И на гитаре мне и маме играл.

Они помолчали.

— Воробья-то похоронил? — спросил Перфилов.

— Нет, я пока не решил ещё.

— Чего не решил?

— Так, — неопределённо сказал Вовка. — Я подумаю. — Он шагнул в направлении прихожей. — Вы пока не умирайте.

Перфилов фыркнул.

— Всё, расхотелось уже.

— Лоб у вас холодный, значит, температуры нет.

— Доктор, блин! Домой беги!

Вовка рассмеялся.