Начнем сначала

И на сегодняшней пирушке Юрник был тих, и неприметен, и — вот что странно — вездесущ. Случится Максиму в разговоре запамятовать цифру или фамилию или название местности, реки, озера, и Юрник тут как тут, без просьб и понуканий тихо обронит нужное словечко, заполнит крохотную паузу, сгладит заминку в речи управляющего и снова молчок, и вроде бы не слушает, а слышит — и вроде бы не глядит, а видит — и всегда наготове, на взводе, на стреме. Не зря заглазно Максим называет Юрника золотой головой.

Жена «золотой головы», Алла, хотя и была наипервейшей подругой Сталины, тем не менее выгодно от нее отличалась сдержанностью поступков и скрытностью чувств. Глядя на нее, улыбающуюся или внимательно слушающую, легко и изящно танцующую или самозабвенно поющую, нельзя было даже приблизительно угадать ее мысли, желания, чувства. И если в отношении к себе Сталины Ольга сразу почувствовала упругую и острую не то зависть, не то ревность, то Алла никаких недобрых чувств не выказала: была спокойна, ровна и уважительна…

Больше всего волнений и тревог Ольге доставил сегодня Антон Глазунов. Максим не хотел приглашать Глазуновых, хотя прямо и категорично этого не высказал. Ольга сделала вид, что не угадала желание мужа, и пригласила Розу. Бог знает почему. Может, сама в том не сознаваясь, хотела покрасоваться перед подругой? Иль подчеркнула этим жестом собственную независимость и равноправие? Раздумывая теперь над этим, не смогла ответить себе: почему пригласила? «Захотела — и пригласила. Пригласила — и все тут…» За этот свой каприз или своеволие ей пришлось дорого заплатить. И, перебирая в памяти события прожитого дня, Ольга не раз попеняла себе за то, что не доверилась интуиции Максима.

Едва захмелев, Антон Глазунов стал похож на плавучую мину. Раскрасневшийся, с встопорщенными вихрами, он носился по квартире, сталкиваясь то с одним, то с другим и тут же оглушительно и яростно взрываясь от этого столкновения.

— Чего он заводится по каждому пустяку? — спросила Розу встревоженная Ольга.

— Старые обиды как старые раны. Чуть что и… больно. От боли и мечется…

— Все еще не забыл, как его выдвинули в начальники СМУ?

— Не забыл и не простил, — подтвердила обеспокоенная бледная Роза.

Два года назад Антон Глазунов был начальником технического отдела треста Гудымтрубопроводстрой, пройдя по пути к этому креслу все тридцать три ступени служебной лестницы. Начал он рядовым сварщиком, хотя и имел в кармане инженерный диплом. Потом — бригадир-мастер. Потом начальник участка, главный инженер СМУ. Оттуда его и выхватил Бурлак, сделав начальником технического отдела треста. Сделал и вскоре пожалел об этом. Неправдоподобно прям, своеволен и дерзок был Глазунов. На людях, на любом, самом высоком, совещании мог заспорить с Бурлаком, не согласиться с его приказом. Были случаи, когда, расписавшись под приказом управляющего трестом, Глазунов тут же писал, что считает приказ потому-то и потому-то неверным и не станет его исполнять. Не будь Глазунов так безоглядно и беззаветно предан общему делу, которое досконально знал и любил, не владей он в совершенстве редкостным искусством организатора и вожака, не знай назубок техническую сторону строительства трубопроводов, ему бы давным-давно снесли голову. Но…

Глазунов был на месте…

Глазунов был нужен…

И самолюбивый, забалованный повиновением и почтением окружающих Бурлак хотя и бесился, сталкиваясь с поперечным, неуправляемым Глазуновым, но все-таки до поры его терпел. Понимал Бурлак: постоянно держать Глазунова под боком, все равно что ходить с коброй за пазухой, но и лишиться его — приметная, дорогая потеря: немного вокруг таких прямодушных правдолюбов. И Бурлак решил «выдвинуть» Глазунова.

Как-то утром, в самом начале рабочего дня, Бурлак пригласил Глазунова:

— Пойдем-ка сходим в СМУ-7. Подразберемся.

— Чего разбираться? — проворчал Глазунов. — Там надо начальника менять, а…

— Вот и разберемся. Кого и кем менять, — перебил Бурлак. — Пошли.

Когда они вошли в кабинет начальника СМУ-7, битком набитый служащими управления, Бурлак громко поздоровался, пробрался в передний угол и сразу возвестил:

— Я привел вам нового начальника СМУ товарища Глазунова Антона Никифоровича. Прошу любить и жаловать.

Злые языки утверждали, что Глазунова едва инфаркт не хватил. Однако ни словом, ни жестом своего потрясения Глазунов не выдал. Не мог же он на глазах всего управления вопить о своем несогласии и нежелании. А может, все-таки сработала неожиданность? Никто в тот миг в душе Глазунова не был и утверждать не смеет. Эту вероломную выходку Глазунов не мог и не хотел простить Бурлаку, хотя и минуло с того дня уже два года. И всякий раз, столкнувшись с Бурлаком по какому-нибудь пустяку, Антон Глазунов непременно вспоминал свое восхождение на пост начальника СМУ-7 и сразу закипал гневом…