Трудно описать испытанные мною чувства, после этого открытия. Несколько дней я вообще ходил как потерянный, не в силах думать ни о чем, кроме двух совершенно обычных с виду ампул, лежащих теперь в ящике стола у меня в кабинете. Ведь я, быть может, владел величайшим открытием века. Да, что там века — тысячелетий! Вероятно, существуют еще дозы этого препарата, а так же, наверняка, имеется подробное его описание, пылящееся сейчас где-нибудь в спецхране. Когда-нибудь до них, наверное, доберутся, но когда? Впрочем, это не мое дело. Пусть со своими тайнами разбираются сами спецслужбы. Я решил, что обнаруженный мною препарат принадлежит только мне. Почему решил — никого не касается. У меня имеются на то основания. В общем, владея столь потрясающей вещью, я сразу же почувствовал непреодолимое желание испытать его самому. Что же меня остановило? Страх. Да, просто опасение за свою жизнь. Во-первых, от этого препарата погибли, вероятно, уже два человека, следовательно, существует некая индивидуальная непереносимость его для отдельных людей. Во-вторых, от длительного хранения препарат мог испортиться и сделаться опасным для любого…
Мне, скорее всего никто не поверит, что у меня даже мысли не возникало испытать ST-17 на другом. Тогда, как же это случилось? Не знаю. Я до сих пор не могу поверить в то, что совершил преступление. Именно преступление, по всем законам: врачебным, юридическим, просто человеческим, ибо все-таки испытал препарат на своем пациенте. То, что он безнадежно болен и дни его сочтены, не может, разумеется, служить для меня оправданием. Хотя, в какой-то мере, мне зачтется на том свете, (если он существует), то, что я подарил этому человеку единственный, в своем роде, шанс начать жизнь с начала.
Произошло это так. Однажды я дежурил ночью в больнице, и, сидя у себя в кабинете, как всегда думал о препарате, не в силах даже сосредоточиться на выполнении своих обязанностей. Я доставал ампулы из стола, вертел их в руках, разглядывал на свет, даже нюхал зачем-то. Вошла медсестра и попросила посмотреть Петрова, того самого, обреченного болезнью на смерть человека. Пройдя к нему, я чисто механически проделал все, что требовалось, и приказал сестре сделать больному инъекцию обычного, в подобных случаях, лекарства. Пока она готовила шприц, я стоял возле кровати пациента, пребывая в каком-то трансе. Взгляд мой остановился на приготовленной сестрой ампуле, почти точно такой же, как те, что лежали у меня в кармане. Сестра отлучилась за чем-то на минуту, а я, совершенно не сознавая, что делаю, подменил ампулу с лекарством на ST-17, предварительно содрав пластырь с надписью. Она не заметила подмены и ввела препарат Петрову. В общем, так или иначе, но я сделал это и теперь поздно раскаиваться.
Действие препарата оказалось таким, как его описывал мой дед. Больной „ушел в прошлое“, став на какое-то время снова учеником десятого класса школы. Но действие ST-17 на этом не закончилось. Петров снова и снова возвращается туда, через короткие промежутки времени. Я не стану здесь передавать его рассказы о том, что наблюдал и чувствовал он, находясь там. Не стану говорить, что движет мною сейчас, когда я твердо решил повторить опыт, но уже на себе. Я сам в этом не до конца разобрался. Заканчиваю писать. Возможно, это будет последнее, что сделаю в жизни, но сегодня я испытаю препарат. Кто знает, может быть и у меня появиться шанс начать все заново».