Над Арктикой и Антарктикой

— Во–первых, у него должно быть сменное лыжное шасси, — начинал загибать пальцы Петр Павлович Москаленко — Во–вторых, необходимы стартовые ускорители. Ведь как мы на куполе мучаемся — не хватает мощности для взлёта, и все тут…

Разговор сразу же становился общим:

— Погоди, погоди об ускорителях. Сначала наши «микрометры» в музей нужно сдать. Стыд–позор — кувалдой по лыжам колотим!

Упоминание о «микрометрах» всегда вызывало особое оживление среди бортмехаников. Дело в том, что наши Ли–2 были оборудованы лыжными шасси. Но назвать эту систему совершенной язык не поворачивался. Прежде всего, большое неудобство создавало отсутствие тормозов — на посадке самолет на лыжах мог остановиться, только исчерпав инерцию. А сдвинуть самолет удавалось зачастую лишь с помощью трактора, ведь на стоянках лыжи примерзали к снегу.

Тогда, в Антарктиде, я не думал, конечно, что несколько лет спустя мне самому придется испытывать многое из того, о чем мы мечтали. К тому времени я перешел работать в ГосНИИГА (Государственный научно–исследовательский институт гражданской авиации) Испытывал реактивные самолеты, которые только начинали поступать, оформлял многочисленные документы — летчикам тоже приходится заниматься канцелярской работой А о наших разговорах в бойлерной и не вспоминал. Выэов к руководству был для меня неожиданным.

Александр Евгеньевич Голованов был в это время заместителем начальника по летным испытаниям ГосНИИГА. Меня он знал по высокоширотной экспедиции, так что новое назначение я получил, можно считать, «по блату».

— Появилась для тебя работенка, Лебедев. К-хм! — Александр Евгеньевич по привычке то и дело откашливался в разговоре. — Так вот, ты опытный полярный летчик К-хм! А работенка связана с Севером.

— Всегда готов, Александр Евгеньевич!

— Так вот, Управление полярной авиации предъявило нам для испытаний Ил–14.

— Чего ж они изобрели?

— Изобрели то, чего самолету не хватало К хм. Лыжное шасси, пороховой ускоритель, устройство аварийного слива топлива. Тебе не нужно объяснять — в Арктике, в Антарктиде давно все это ждут.

— Значит, опять в Антарктиду? — не сдержал я радости.

— Нет, — улыбнулся Голованов, — испытания будете проводить в Арктике А частично в Москве Ясно?

— Задача ясна. Разрешите приступать к организации?

— Да, конечно Экипаж и ведущий инженер — от нашего института, у ведущего инженера Смолина познакомитесь с программой испытаний. А от КБ полярной авиации будут инженеры–разработчики во главе с главным конструктором Леонидом Алексеевичем Хохловым. Ясно?

Было начало марта, но весна в том году выдалась поздняя. В аэропорту Шереметьево на обочинах бетонных взлётно–посадочных полос лежало ещё до сорока сантиметров снега. Посоветовавшись с экипажем, я принял решение прямо в Шереметьеве переобуться на лыжи и взлетать с обочины Однако уже на рулежке понял, что с лыжами что–то ре так Приходилось давать моторам почти номинальный режим, но все равно самолет по глубокому снегу рулил тяжело.

Что ж, на то мы и называемся «испытатели», надо попробовать взлететь.

— Шереметьево, я борт 476 Прошу взлёт.

— Взлёт разрешаю.

Оглядевшись, последний раз даю команду бортмеханику Подколзину.

— Максимыч! Взлётный режим!

Разбег начали очень тяжело, скорость возрастала медленно, а через несколько секунд, судя по ощущениям, вообще перестала увеличиваться — установилась.

— Штурман! Скорость?

— Восемьдесят!

Бежим ещё несколько секунд. Я держу штурвал полностью «на себя», чтобы как можно раньше поднять нос, создать взлётный угол. Но скорости явно не хватает, руль высоты неэффективен.

— Штурман! Скорость?

— Восемьдесят!

Так и есть, никакого прироста Граница аэродрома уже приближается, и я убираю газ обоим двигателям Заруливаю снова на старт, размышляю, как быть.

— Как ты смотришь. Лев, — обращаюсь ко второму пилоту, — если попробовать разбег на номинале? На меньшей мощности передний лыжонок будет меньше зарываться, а когда поднимем его, дадим взлётный режим. А?

— Давай попробуем, — Пекарский соглашается явно без энтузиазма.

— А ты, Максимыч, как думаешь?

— Чего думать, согласен.

— Шереметьево, я борт 476. Прошу взлёт!

— Взлёт разрешаю.

— Максимыч, номинал!

Опять разбегаемся крайне медленно, словно нехотя.

— Скорость?

— Восемьдесят. И не растет!

Штурвал взят полностью на себя, но ни малейшего стремления поднять нос самолет не проявляет. Делать нечего, убираю газ и заруливаю на стоянку Можно считать, что часть испытаний мы уже провели. С отрицательным результатом, к сожалению.

— Что ж, братцы, снег оказался слишком глубоким для этих лыж Передний лыжонок зарывается, и сила тяги двигателей уравновешивается сопротивлением передней ноги Предельная скорость — восемьдесят километров в час, а чтобы создать взлётный угол, нам нужно не менее ста двадцати.

— Спасибо за лекцию! — заявил бортмеханик. — Я так понял, опять «переобуваться» будем?

— Понял правильно, Максимыч. И чем быстрей, тем лучше!