Над бездной

Учёные уже поняли грозящую опасность. Началось великое переселение народов из экваториальных областей к более высоким широтам, где центробежная сила была меньше. Но пока облегчение веса приносило даже выгоду: поезда могли поднимать огромные грузы, слабосильного мотоциклетного мотора было достаточно, чтобы везти большой пассажирский аэроплан, скорость движения увеличилась. Люди вдруг стали легче и сильнее. Я сам испытывал эту всё увеличивающуюся лёгкость. Изумительно приятное чувство!

Радио скоро стало приносить и более печальные вести. Поезда всё чаще начали сходить с рельс на уклонах и закруглениях пути, впрочем без особенных катастроф: вагоны, даже падая под откос, не разбивались. Ветер, поднимая тучи пыли, которая уже не опускалась на землю, переходил в ураган. Отовсюду приходили вести о страшных наводнениях.

Когда скорость вращения увеличилась в семнадцать раз, предметы и люди на экваторе совершенно лишились веса.

Как-то вечером я услышал по радио ужасную новость: в экваториальной Африке и Америке отмечалось несколько случаев, когда люди, лишённые тяжести, под влиянием всё растущей центробежной силы падали вверх. Вскоре пришло и новое ужасающее известие: на экваторе люди стали задыхаться.

— Центробежная сила срывает воздушную оболочку земного шара, которая была «прикреплена» к земле силою земного тяготения, — объяснил мне спокойно профессор.

— Но… тогда и мы задохнёмся? — с волнением спросил я Вагнера.

Он пожал плечами.

— Мы хорошо подготовлены ко всем переменам.

— Но зачем вы всё это сделали? Ведь это же мировая катастрофа, гибель цивилизации!.. — не мог удержаться я от восклицания.

Вагнер оставался невозмутимым.

— Зачем я это сделал, вы узнаете потом.

— Неужели только для научного опыта?

— Я не понимаю, что вас так удивляет, — ответил он. — Хотя бы и только для опыта. Странно! Когда проносится ураган или происходит извержение вулкана и губит тысячи людей, никому не приходит в голову обвинять вулкан. Смотрите на это, как на стихийное бедствие…

Этот ответ не удовлетворил меня. У меня невольно стало появляться к профессору Вагнеру чувство недоброжелательства.

«Надо быть извергом, не иметь сердца, чтобы ради научного опыта обрекать на смерть миллионы людей», — думал я.

Моя неприязнь к Вагнеру увеличивалась по мере того, как моё собственное самочувствие всё более ухудшалось, да и было от чего: эти ужасные, необычайные вести о гибнущем мире, это всё ускоряющееся мелькание дня и ночи хоть кого выведут из себя. Я почти не спал и был чрезвычайно нервен. Я должен был двигаться с величайшей осторожностью. Малейшее усилие мускулов — и я взлетал вверх и бился головой о потолок, — правда, не очень больно. Вещи теряли свой вес, и с ними всё труднее было сладить. Довольно было случайно задеть за стол или кресло, и тяжёлая мебель отлетала в сторону.

Вода из умывальника текла очень медленно, и струя также отклонялась в сторону. Движения наши сделались порывисты. Члены тела, почти лишённого тяжести, дёргались, как у картонного паяца, приводимого в движение нитками. «Моторы» нашего тела — мускулы — оказались слишком сильны для облегчённого веса тела. И мы никак не могли привыкнуть к этому новому положению, так как вес всё время убывал.

Фима, экономка Вагнера, злилась не меньше меня. Она походила на жонглёра, когда готовила пищу. Кастрюли и сковородки летели вверх, в сторону; она пыталась ловить их и делала нелепые движения, плясала, подпрыгивала.

Один только Вагнер был в прекрасном настроении и даже смеялся над нами.

На двор я решался выходить, только набив карманы камнями, чтобы «не упасть в небо». Я видел, как мелело море, — воду сгоняло на запад, где, вероятно, она заливала берега… В довершение всего я стал чувствовать головокружение и удушье. Воздух становился реже. Ураганный ветер, дувший всё время с востока, начал как-будто слабеть… Но зато температура быстро понижалась.

Воздух редеет… скоро конец… У меня было такое отвратительное самочувствие, что я начал задумываться над тем, какую смерть мне избрать: упасть ли в небо или задохнуться. Это худшая смерть, но зато я досмотрю до конца, что будет с землёй…

«Нет, всё-таки лучше покончить сразу», — решил я, испытывая тяжёлое удушье, и стал вынимать камни из кармана.

Чья-то рука остановила меня.

— Подождите! — услышал я голос Вагнера. В разрежённом воздухе этот голос звучал очень слабо.

— Пора нам спуститься в подземелье!

Он взял меня под руку, кивнул головой экономке, которая стояла на веранде, тяжело дыша, и мы отправились в угол двора, к большому круглому «окну» в земле. Я потерял свою волю и шёл, как во сне. Вагнер открыл тяжёлую дверь, ведущую в подземную лабораторию, и втолкнул меня. Теряя сознание, я мягко упал на каменный пол.

IV. ВВЕРХ ДНОМ

Я не знаю, долго ли я был без сознания. Первым моим ощущением было, что я опять дышу свежим воздухом. Я открыл глаза и очень удивился, увидав электрическую лампочку, укреплённую посреди пола, недалеко от места, где я лежал.

— Не удивляйтесь, — услышал я голос профессора Вагнера. — Наш пол скоро станет потолком. Как вы себя чувствуете?