Над бездной. Сборник рассказов

Соседи покрутили около виска пальцем, но ничего не сказали. Какое им дело до Ивана Андреевича.

И пусть Надежда, жена его бывшая, не злится и не кричит. У него было стопроцентное алиби.

За сорок пять лет утекло, что называется, много воды. Сын его, болезненный десятилетний мальчик, вырос и постарел. Болезни от него не отступили. Напротив, они стояли, как никогда грозно. Сжалось сердце Ивана Андреевича при взгляде на сына. Надежда, жена его бывшая, махнула рукой и сказала Ивану Андреевичу:

– Оставайся, места много, всем хватит!

Так Иван Андреевич через сорок пять лет вернулся к семье. Жить надо было начинать сначала.

Надо сказать, что за годы отсутствия Иван Андреевич много повидал, исколесил страну от Калининграда до Чукотки. Жил год-два в одном месте, переезжал в другое. Не мог он долго оставаться на одном месте, тянуло его неизведанное. Самое неприятное, когда завязывались отношения с кем-то из окружающих. Всё равно какие: дружественные или не очень. Главное, обозначался какой-то стереотип. Тут уж Иван Андреевич снимался и, даже если условия проживания были весьма сносными, уезжал. Когда впервые пришла Ивану Андреевичу мысль о возвращении в семью, то увидел он, как наяву, чаепитие в семье. И так ему стало плохо! Когда представил он, что кружка его большая, пол-литровая кружка для чая с нарисованным на ней сказочным городом, будет после завтрака убираться женой на свое постоянное место. Наверно, и стул его будет стоять на лучшем месте у окна. А по утрам жена будет сидеть напротив и, громко прихлебывая, поглощать еду. И тут Иван Андреевич не выдерживал и открывал глаза. Долго терзали его сомнения, но перед лицом надвигающейся старости Ивану Андреевичу все-таки пришлось возвращаться.

Возвращение его прошло обыденно и спокойно, несмотря на многочисленные страхи Ивана Андреевича. На следующее утро он отправился к колодцу, как много лет назад. Только колодца на месте не было. Пересох.

Родня

Одиночество всей своей беспощадной страстностью припало к моему сердцу. Оно медленно и с наслаждением распинало меня одними и теми же вопросами без ответов, безнадежно молчащим телефоном, один на один похожими беспросветными листками календаря.

Пока однажды я не обнаружила, что в моей пустой квартире полно народа, огромная семья, мой дед – глава рода. Я помню его старым, немощным и жестким. Сварливым голосом он просил, чтобы ему подняли ноги. Я не могла это сделать, я была слишком мала. Ноги ему поднимала с пола и укладывала на кровать бабушка, а он начинал кричать: «Ой, ой, ой!» – когда она еще не дотронулась. Она поднимала, поворачивалась и уходила молча. Я смотрела с интересом. Некоторое время он лежал довольный, а потом поворачивал ко мне лицо говорящее: «Что ты тут стоишь?!»

Родители построили дом, и мы переехали в свое жилье. Больше я деда не помню. Меня укрыли от его смерти и похорон. Бабушка потом еще лет десять-пятнадцать прожила после его смерти. Бабушку я любила и часто вспоминала. Мать не очень с ней дружила, и встречи с ней мне не поощряли. Она умерла, когда я после школы уехала в город. На кладбище ее могила рядом с могилой отца. На фотографии она молодая, с открытым лицом, а умерла она в девяноста два года. Странно смотрится ее несовременная одежда.

Часто, пока родители были молодые, мы ходили в гости или к нам приходили родственники. Собравшись за длинным столом, на котором я помню жареную свинину и многочисленные соленья, выпив по чуть-чуть самогона, начинали петь. Собственно, собирались, чтобы поговорить и попеть.

Пение я не любила.

– Ой, мороз, мороз!

Не морозь меня!

Не морозь меня, моего коня!

Я сижу за столом. Дядька Павлушка запевает.

– Высоко! – говорит тетка Маруська. – Ну, ладно! – и подхватывает. – У меня жена, ох, ревнивая!

Встав из-за стола, собираясь по домам, они все подходят взять меня на руки и поцеловать.

У тетки Маруськи были красивые черные курчавые волосы, а дядька Колька любил играть с детьми. Дядька Ванька и тетка Манька не имели своих детей, они были самые богатые. Они первые купили машину – «Волгу». Дядька ездил очень медленно на ней. Не знаю почему. Мне тогда казалось своеобразным шиком проехать по улице медленно-медленно, даже куры не разбегались, а не спеша вставали из придорожной пыли и нехотя сторонились. А первый телевизор купили дядька Колька и тетка Маруська. Тетки все были Маруськами, их было четверо. Поздней осенью по бездорожью и зимой по морозу за несколько километров мы ходили смотреть «Молодую гвардию». Мне было лет шесть-семь. Мне «Молодая гвардия» не нравилась.