Над бурей поднятый маяк

Что-то ускользало от понимания. Да, тогда, в ту ночь, когда он сам был готов зайти сколько угодно далеко, Кит остановил его, оттолкнул даже, слегка прижав раскрытую ладонь к груди. Но он думал — или хотел думать? — что причиной тому послужило нежелание ставить под удар драгоценную графскую репутацию.

Не просто — нежелание.

Неужели это было не так, и сейчас Кит станет морщиться в этой гримасе, набрасывавшей на его странно-красивое, или же совсем некрасивое лицо тонкую сетку презрения при виде навязчивых поклонников вроде сумасшедшего Барнфилда?

Уподобился ли граф Саутгемптон этому поэтишке-сумасброду?

— Я? — он заговорил, потому что нельзя было молчать вечно под испытующим взглядом слегка изогнувшего бровь Кита. Боже, как ужасно он сложил руки на груди, будто перед тем, как задать кому-то трепку. — Я… Я захотел прийти сюда, чтобы повидаться с тобой. Тебя давно не было видно.

Кит больше не смотрел на Шекспира — только на Гарри. Помолчав немного, он подошел к столу этой своей неизменной легкой походочкой и налил вина. Себе — лишь себе.

— Обычно меня можно увидеть в «Розе» или «Театре». Если смотреть, как следует. Слыхал о таком?

Гарри следовало признать — он готов малодушно расплакаться.

* * *

Кит чувствовал, как сухая, жгучая, будто известь, злоба наполняет его жилы. Ее надо было срочно залить чем-то, чтобы погасить хоть немного, иначе он схватил бы этого малолетнего идиота за его русалочьи волосы, и без лишних расшаркиваний вышвырнул вон — прямиком в способную одурманить разве что теплеющим запахом навоза весеннюю ночь.

Конечно, он мог предполагать, что юная и свеженькая, как первый цветочный побег, душа этого самоуверенного графчика способна на подобные выверты. Наверняка он поражен тем, что принимает за любовь, наверняка — не спит ночами, как все те, кто переживает то же, что и он. Но даже у Неда Аллена оказалось больше мозгов внутри черепа — вот была бы потеха, явись и он следом за самим графом Саутгемптоном.

Кит слышал о том, как негодовала графская матушка, узнав лишь малое средь великого. Ее единственный сын, надежда и наследник, устраивал ночные попойки в ее отсутствие, вместо того, чтобы учиться прилежно, помышлять о Господе и грядущей женитьбе. Видно, ее отпрыск жаждал получить желаемое столь сильно, что желание это разбило препоны всех родительских запретов — о здравом смысле говорить не приходилось с самого начала.

— Ну что же, — протянул Кит, отпив глоток вина и сквозь прищур глядя на поджавшегося Гарри, готового утопнуть в кресле, оставив после себя лишь остроту настороженных кружев да тревожный блеск алмазной броши. — Ты не оставляешь мне выбора. Ненавижу, когда мне не оставляют выбора, но ты расстарался, как я погляжу. Придется…

— Нет! — крикнул мальчишка, и тут же зажал себе рот рукой. Передохнув, продолжил с несколько большим достоинством. — Я хотел бы просить не выставлять меня вон. Кит, я думал, мы друзья…

Брошь на дублете графчика забилась раненным сердцем, глаза стали — на мокром месте.

Ну что за бредовый сон? Они все как будто перепили и не смогли проспаться.

— Ладно, так уж и быть, — озвучил Кит то, что разумелось само собой, но вот незваному гостю знать об этом было совсем не обязательно. — Оставайся до утра — я не могу подвергать тебя опасности и вынуждать в одиночку шляться ночью за стенами. Здесь и не таких, как ты, отлавливали для забав, что тебе и не снились. К примеру, не так давно моего хорошенького слугу выкрали, чтобы продавать в борделе, — а голубой крови они там еще не пивали, даю голову на отсечение. Но как только забрезжит — уходи и больше не смей выкидывать подобных выходок. Я — не осчастливленная визитом светлого лорда пейзанка. Я люблю и хочу знать, кто приходит в мой дом, и пусть незапертая дверь не обманывает твою самонадеянность.

* * *

Джейме увел его, крепко обнимая за плечи, будто он был его вышедшим из повиновения сыном, а вовсе не старым приятелем. Подмерзшая к ночи лондонская почва так и стермилась ускользнуть из-под ног, да еще и темно уже было, хоть глаз выколи, благо идти было совсем недалеко — Бербеджи предусмотрительно снимали жилье вблизи «Театра».

Джейме устроил его на ночь, как почетного гостя — в собственной спальне. И Джон даже заснул — быстро, будто свечку затушили. Но среди ночи проснулся, маясь от похмелья, и на краткий миг ему почудилось, что все сказанное Уиллом, — только дурной сон. А может, он все неправильно понял, ведь бывало же, что мужчины делили друг с другом постель, чтобы было теплее, и ничего зазорного или греховного в том не было? Но Джон вспомнил подробности, вспомнил, как краснел и бледнел его сын, как опускал очи долу, будто невинная девица, да только невинного в нем был лишь то и дело выступавший на скулах румянец. И понял с ужасающей ясностью, что все произошло наяву, и это не ошибка, и его сын…

Джон толкнул храпевшего рядом Джейме:

— Так говоришь, Марло этот — тоже драматург, и что, он тоже работает с тобой?

Джейме вытаращился на него со сна, не понимая, о чем его спрашивают, а потом махнул рукой:

— Утром, Джон, все утром, я же сказал…