Над Этной розовое небо

— Ясно, над… — меня охватывает жгучая злоба и я выплёвываю это идиотское «над» прямо ему в лицо.

— Я, над, и въебать могу если чо.

— Не сомневаюсь, над, можешь…

Его глаза моментально загораются яростью, и я буквально физически чувствую, как напрягаются раскачанные мышцы, превращая его в разящего биоробота. Инстинктивно съёживаюсь, вжимаю голову в плечи ещё до того, как вижу резко поднятую руку — тело реагирует на опасность быстрее сознания. Но удар не следует.

Я поднимаю глаза, смотрю ему в лицо, и оно почему-то перестаёт быть злым и безжалостным. На нём даже расплывается улыбка.

— Да ладно, ладно. Ну да, я просто материться отвыкаю, вот это «над» и прилепилось. Но лучше, чем «блядь» после каждого слова.

Я ничего не отвечаю, испуганно глядя на него.

— Слушай, да ты расслабься. Я не хочу ничего такого делать. Всё нормально будет. Я, кстати, Андрей, как батя твой. На ближайшее время — твой лучший друг. Ты просто делай, что я тебе скажу и всё будет тип топ.

— Друг значит… но если чо и въебать можешь…

«Да помолчи ты», — одёргиваю я саму себя.

— Ну да, у друзей такое случается, — он гогочет.

Весёлый. Неожиданно.

— А ты по-итальянски говоришь?

— Нет. А мне зачем? Ты же говоришь.

— А если я скажу на паспортном контроле, что ты меня похитил и насильно вывозишь из страны, занимаешься торговлей людьми с местной мафией?

— Можешь. Но видишь ту машину перед нами. Там едет один чел, он тоже с нами полетит, но ты не знаешь, как он выглядит и не узнаешь никогда, а он будет наблюдать за тобой на расстоянии. Чуть что не так пойдёт — бате твоему пиздец. Ой, опять, над, сматерился…

Жуть какая, несуразица, дикость… В сердце тоска. И страх. Дальше едем молча. Андрей пытается со мной говорить, но я закрываю глаза и не отвечаю. Что-то меня ждёт? Что будет в Москве? Где я буду жить, что буду делать? Стану наложницей Крюкова… Как пить дать… Рабство, унижение… И как долго? А что потом, когда они закончат свой «проект»? Убьют и меня, и папу? Собственно, он им и сейчас уже не нужен, можно устранять… И зачем меня увозить, деньги тратить? Значит пока убивать не собираются… Значит поживём… Как долго это продлится? Наверно, им его имя нужно, его же все знают… Ну да…

«Ты же очень хотела уехать, — произношу я одними только губами, — вот всё и сложилось». Тупо, безучастно смотрю на мелькающий за почти непрозрачным тонированным окном пейзаж… В голове протяжно, грустно, на разные лады звучит только одно слово: «Марко». Он ведь не узнает, почему я уехала, что меня буквально похитили. Будет думать, что я из-за Инги… Да так оно и есть вообще-то… Не думаю, что он снова сможет с этой сукой… Нет, нет, конечно. Я почему-то не сомневаюсь, он действительно сбросил с себя то наважденье. Зачем тогда поехал её встречать? Ну он же сказал… Хотел мне показать, что свободен от неё. Дурак…

Наверное, я всё же немного перегнула палку. Просто, когда снова увидела их вместе, вернее даже только услышала от сторожа, что они вместе приехали, мне на глаза какая-то пелена опустилась, вселилось что-то злое, неподконтрольное и управляло мной. Это прямо одержимость была. И я готова была травить Ингу собаками, рвать на куски, сдирать кожу… Мне кажется, я бы смогла это голыми руками сделать… В схватке со мной у неё ноль шансов. Всё потому, что в моей памяти навеки выжжено, запечатлено в мельчайших деталях её тонкое белое тело, выгнутое, раскоряченное и поруганное, красное напряженное лицо, надутые вены на шее, побелевшие пальцы в момент, когда Марко… Ну да… И как бы я не хотела забыть это и сколько бы не говорила себе, что всего этого не было или, что это было лишь помутнение рассудка, стереть эту картину из памяти мне не удастся никогда. Так что Марко бы тоже досталось. Ну, собственно, и досталось.

Я даже улыбаюсь — страшна, ох страшна женщина в гневе. Я такая тонкая, нежная, ранимая, беззащитная… но только пока не претендуют на моё, моё, моё по праву. И тогда я, оказывается, могу перегрызать глотки и драть когтями. Неужели я правда такая? Я читала, в собачьих стаях, состоящих из одних сук порядки куда более жестокие и кровавые, чем в смешанных или состоящих только из кобелей… Наверное, все такие — и те, кто всегда живёт, подчиняясь инстинктам, и те, кто выпускает инстинкт лишь под влиянием яростных и диких обстоятельств…

М-да…

Холодно, почти отстранённо я думаю, что уже могу себе признаться, что люблю его… Люблю… Но только какое теперь это имеет значение? А может, только это и имеет значение… Может быть, я смогу ему позвонить, всё рассказать…

Стоп!

Он же знает! Я резко выпрямляюсь, накланяюсь вперёд.

— Эй, ты чего?

Конечно знает! Никола, допустим, мог и не сказать ему, но ведь его крестный как-то узнал, значит и Марко знает. Почему тогда он не приехал с папой, чтобы повидаться со мной? Наверное, нельзя было или… Да и правильно, зачем этот глупый риск… Риск? А я бы всё сделала, чтобы с ним увидеться, будь он на моем месте… А может он приезжал, но его не впустили… Да нет… Незачем это… Теперь же ясно, что у нас ничего не получится, что мы уже никогда не будем вместе… Ни-ког-да…