Над Евангением. Размышления, истолкования

Теперь часто спрашивают: отчего Христос ограничивается указанием лишь на факты своего пришествия, своего мессианского и божественного достоинства и т. п., а не отвечает на те чисто рассудочные сомнения, которые возникали и возникают по поводу Его в недоверчивой человеческой мысли? Эти сомнения бывают иногда весьма существенными, а между тем в Евангелии они как будто считаются предрешенными. Например, тот же Пилатов вопрос – разве он не важен? Ведь поставленный на метафизическую почву, он совпадает с вопросом: есть ли Бог? и что такое Он? Потому что раз есть Бог, значит, есть и истина, и каков Бог, такова и истина. А разве это не коренной вопрос?

Я думаю, что Евангелие молчит в подобных случаях потому же, почему и Господь ничего не ответил Пилату.

У современных скептиков и у Христа мысленные горизонты совершенно противоположны. Там – горизонт старческого пустого рефлекса; здесь – горизонт молодой, деятельной жизни. Вечерняя заря освещает совсем не то, что восходящее светило, и их лучи нигде не совпадают. Потому-то «важные» вопросы скептиков, подобно тающим в сумерках световым переливам, идут совсем в другую сторону, чем призывающий к дневному труду лучезарный свет Евангелия, и Господь точно их не замечает. И наоборот, Он озаряет ту пробуждающуюся действительность, которой нет уже в пределах власти их погасающих жизненных сил.

Возьмем видоизмененный пилатовский вопрос: есть ли вообще Бог и что такое Он? Нам представляется, что он своей тяжестью чуть ли не колеблет основы всего мира и всей жизни, а на самом деле это – вопрос отживающей души, вопрос совершенно праздный, выхоленный искусственно-тепличной культурой ума. Если мы им мучаемся, то это показывает только, в какой заколдованный круг отвлечений и призраков мы втянули нашу мысль. Ставит ли жизнь этот вопрос? И возможен ли он в ней? Нет. В то время, как больной ум изощряется в сомнениях, действительность свидетельствует, что у каждого живого человека и в каждом живом народа были и есть свои боги и нераздельная с ними истина, и без Бога решительно невозможна и не существует никакая развивающаяся человеческая жизнь. И это без всякого исключения.

В период ослабления жизненных сил образуется привычка к отвлечениям, не имеющим определенного реального содержания. Бог становится лишь самым высшим из таких отвлечений. Это своего рода ярлык, титул, который нужно к кому-нибудь приложить. И однако ум в то же время с тоской замечает, что в черте его кругозора такого предмета как будто уже нет… В молодой жизни ничего подобного не бывает и быть не может. В ней нет условных титулов. В ней все занимает относительное положение по своей действительной силе во взаимной борьбе, и взаимная группировка происходит сама собой. Более значительная сила влияет на жизнь глубже и интенсивнее менее значительных, и дает ей направление, притягивая ее к себе, становясь целью ее движений, являясь ей, как источник истины, как ее бог. И дается ли ей это название, или не дается – все равно: жизнь подчиняется ей, как царствующей в данный момент силе, пока не столкнется с другой силой, которая может ее к себе перетянуть и направить в другую сторону. Тут названия сами собой вытекают из жизни, а не жизнь вызывается названиями, как палочкой волшебника. И как жизнь кипит и меняется, так и названия, даже самые высокие, бегут и клубятся вслед за ней, далекие от того, чтобы коченеть в холодной атмосфере условных отвлечений и леденить оттуда жизнь.

Посмотрите, как в жизни образуются конкретные религиозные представления. Для дикаря бог то, что оказало на него сильное впечатление, что, по его мнению, повлияло, или может повлиять на его судьбу. Тут могут быть и камень, о который он споткнулся, и бурливый поток, разбивший было его челн, и молния, ослепившая его, и бесчисленное множество всякого рода предметов и явлений природы. Они в данный момент властвуют над душой и жизнью темного впечатлительного человека и становятся для него богами. Тут мысль непосредственно наивна: ты сейчас всецело владеешь мной, я поддаюсь твоему влиянию, преклоняюсь перед тобой – значит, ты мой владыка, царь, бог, по крайней мере на сей момент. И я думаю, здесь мысль права, потому что она выражает действительный факт, хотя бы и мгновенный.