Над гнездом кукушки

– Биббит. Где Билли Биббит? – Черный выкатил на нас глаза, решив, что Билли улизнул у него из-под носа, а теперь ищи его свищи. – Кто видел, как ушел Билли Биббит, вы, дебилы?

Это заставило нас вспомнить, где был Билли; снова пошли шепотки и смешки.

Черный зашел в будку и доложил сестре. Она грохнула трубкой о телефон и вышла в палату, а за ней по пятам – черный; из-под белой шапочки выбилась прядь волос и налипала ей на лицо. Переносица и верхняя губа у нее взмокли от пота. Она потребовала, чтобы мы сказали ей, куда направился беглец. Ответом ей был дружный смех, и она обвела нас взглядом.

– Значит, он не сбежал, так? Хардинг, он еще здесь, в отделении, так ведь? Скажите мне. Сифелт, скажите мне!

При каждом слове она так зыркала на нас, словно колола ядовитыми иглами, но яд почему-то не действовал. Люди смотрели ей в глаза с усмешкой, видя, что она лишилась своей всегдашней невозмутимой улыбки.

– Вашингтон! Уоррен! Идемте со мной проверять помещения.

Они втроем заглядывали в лабораторию, в старую душевую, в кабинет врача, а мы ходили за ними… Скэнлон прикрыл усмешку узловатой рукой и сказал шепотом:

– Эй, вот уж выйдет шуточка над Билли, – и мы все кивнули. – И не только над Билли, если так подумать; не забыли, кто с ним?

Старшая Сестра подошла к двери изолятора в конце коридора. Мы столпились, напирая друг на друга и вытягивая шеи через двоих черных и сестру, которая открыла и распахнула дверь. В комнате без окон было темно. Послышался скрип матраса и возня, затем сестра включила свет, и мы увидели Билли с девушкой, моргавших на матрасе на полу, словно две совы в гнезде. Взрыв смеха с нашей стороны сестра оставила без внимания.

– Уильям Биббит! – сказала она ледяным голосом. – Уильям… Биббит!

– Доброе утро, мисс Рэтчед, – сказал Билли, даже не пытаясь встать или застегнуть пижаму; он взял девушку за руку и усмехнулся. – Это Кэнди.

Сестра громко зацокала языком.

– Ох, Билли, Билли, Билли… как мне стыдно за тебя.

Билли еще толком не проснулся и не придавал ее словам значения, а девушка, разомлевшая после сна, перегнулась через край матраса и искала под ним чулки. То и дело она прерывала свою сонную возню и взглядывала с улыбкой на ледяную фигуру сестры, стоявшей со скрещенными руками, затем проверяла, застегнута ли кофточка, и продолжала выуживать чулки из-под матраса. И девушка, и Билли двигались, как толстые кошки на солнце, напившиеся теплого молока; думаю, они тоже были прилично пьяны.

– Ох, Билли, – сказала сестра таким голосом, словно готова была разрыдаться от обиды за него. – С такой женщиной. Дешевой! Падшей! Накрашенной…

– Куртизанкой? – предложил Хардинг. – Как Иезавель? – Сестра попыталась пригвоздить его к месту взглядом, но Хардинг продолжил: – Не Иезавель? Нет? – Он задумчиво почесал голову. – Может, Саломея? У нее скверная репутация. Возможно, вы ищете слово «красотка». Ну, я просто пытаюсь помочь.

Она снова повернулась к Билли. Он был занят тем, что вставал на ноги. Перекатился, встал на четвереньки, задрав зад, как теленок, оттолкнулся руками, поставил на пол одну ногу, другую и распрямился. Он был явно доволен собой и, казалось, не замечал нас, столпившихся у двери, дразня его и подбадривая.

Громкий смех и разговоры обтекали неподвижную сестру. Она стояла, переводя взгляд между Билли, девушкой и нами. Ее лицо из эмали и пластика деформировалось. Она закрыла глаза и расправила плечи, чтобы унять дрожь и сосредоточиться. Стоя спиной к стене, она поняла, как нужно действовать. Она открыла глаза, ставшие маленькими и твердыми.

– Что меня беспокоит, Билли, – сказала она, и я различил перемену в ее голосе, – это как твоя бедная мама воспримет такое.

Она добилась нужной реакции. Билли вздрогнул и поднес руку к щеке, словно его обожгли кислотой.

– Миссис Биббит всегда так гордилась твоей порядочностью. Я это знаю. Это ужасно расстроит ее. Ты ведь знаешь, Билли, что с ней бывает, когда она расстраивается; знаешь, как это вредно для бедняжки. Она очень чувствительна. Особенно в том, что касается ее сына. Она всегда так гордилась тобой. Она все…

– Нет! Нет! – выкрикнул он, качая головой, умоляя ее. – Не н-н-надо!

– Билли, Билли, Билли, – сказала сестра. – Мы с твоей мамой старые подруги.

– Нет! – выкрикнул он, и голос его оцарапал голые белые стены изолятора; Билли задрал голову и взвыл на лампу, точно на луну. – Н-н-нет!

Мы уже не смеялись. Мы смотрели, как Билли корчился на полу, закинув голову и выставив колени. Он елозил рукой по зеленым штанам и крутил головой, как ребенок, которому сказали, что сейчас его будут пороть – дай только срезать хворостину. Сестра тронула его за плечо, пытаясь успокоить, но он отдернулся, как от удара.

– Билли, мне бы не хотелось, чтобы она верила чему-то подобному о тебе, но что я должна думать?

– Не-не-не г-гов-ворите, м-м-м-мисс Рэтчед. Н-н-нен…

– Билли, мне придется сказать. Мне очень не хочется думать, что ты так поступил, но, право же, что еще я должна думать? Я нахожу тебя одного, на матрасе, с женщиной такого рода.