Над Кабулом чужие звезды

На следующий день после ЧП в котловане строительный отряд «Дружба» вышел, как ни в чем не бывало, на работу. Фундамент арматурного цеха Кабульского домостроительного комбината — их основной объект, и останавливать работу из-за той мины никто не собирался. Только кто-то из них вспомнил старую армейскую шутку:

— «Дембель» в опасности! Меняю лопату на автомат.

Меняться, конечно, не стали бы, если бы и представилась такая возможность. В этом и была их идея: вернуться в Афганистан не с автоматами — с лопатами и мастерками в руках.

Их командир Сергей Чемезов рассказывал мне: идею пробивали тяжело. Уговаривали инстанции, обивали пороги. Их оппонентов в общем-то можно было понять: обстановка в Кабуле сложная, риск слишком велик, для обеспечения работы отряда потребуется охрана. Будет ли прок от такой работы, тем более что в Афганистане трудятся тысячи советских гражданских специалистов, их помощь стране огромна. Что тут возразишь?

Парни уже начинали терять надежду, когда их поддержал XX съезд комсомола, в адрес которого пришло одно из их писем. Слово съезда оказалось решающим, сформировать же отряд поручили горкомам ВЛКСМ Москвы, Ленинграда, Новосибирска, Свердловска, Челябинска и Днепропетровска — городам, откуда поступило больше всего заявок. Главные условия для отбора кандидатов: опыт работы на стройке, обязательно — служба в армии, желательно — здесь, в Афганистане.

Бывших «афганцев» — большинство в «Дружбе»: семнадцать человек из двадцати. У каждого третьего — боевые награды, почти каждый второй из них был здесь ранен. Вот почему, когда Сергею Салабаеву, студенту I курса факультета психологии МГУ, предложили провести в отряде «консультацию по общению и психологической совместимости», он удивленно пожал плечами. Какая там может быть консультация? Они же, по сути, братья. Поначалу, когда собрались все вместе в Москве, до утра не расставались: наговориться не могли.

Врезались в память первые минуты в Кабуле, первые дни. Они были радостными. Они были грустными.

— Щеголев? — Незнакомый офицер наморщил, что-то вспоминая, лоб. — Не из третьей ли роты?

— Из третьей, — расплылся в улыбке Саша Щеголев, завтрашний металлург, вчерашний командир танка, награжденный медалью «За отвагу». Надо же! Больше двух лет прошло, давно вернулись домой все, с кем служил, а смотри-ка: помнят в части фамилию сержанта, который однажды заменил в бою погибшего командира взвода.

— Такое чувство, что не уезжал! — говорит Щеголев. — Это оттого, наверное, что отношения здесь особые. Дома, в институте, совсем другое дело: лекцию отсидели — и привет, все по углам разбежались. Я теперь думаю, что «Афган» — самое светлое и самое горькое, что есть у меня.

Молча стоял перед боевой машиной десанта — «бээмдэшкой», вознесенной на постамент, бывший разведчик, теперь географ Саша Каландаришвили. Семь лет назад правнук героя Гражданской войны Нестора Каландаришвили шел на такой же «бээмдэшке» на юг от советской границы. В такой же машине, развороченной в клочья, горели, гибли его товарищи. Он не стал теперь фотографироваться вместе со всеми: не смог.

— «Афган» научил нас любви. Любви, а не ненависти, — считает он. — Тому, кто не понял этого, грош цена.

Бывший санинструктор, награжденный орденом Красной Звезды, а сегодня — комиссар «Дружбы» Володя Рябцев усилием воли сдержал подступивший к горлу комок. На стене полкового медпункта он увидел картину, которую когда-то перед очередной боевой операцией они нарисовали вместе с Сашкой, братом, тоже служившим здесь. Картина была цела!

— «Афганец» — это не обязательно знак качества, — говорил мне Рябцев. — Мы по-разному вернулись домой. Некоторые сорвались, попали за решетку. Это слабаки. Есть такие, кто, вернувшись, правит закон кулаком. Конечно, и жизнь менять, и за справедливость бороться необходимо. Но чистыми руками!

Наверное, и Володя Рябцев, и все они — Чемезов, Щеголев, Каландаришвили — казались иными себе в эти первые минуты на афганской земле: повзрослевшими, возмужавшими. Мне же думалось: они все те же, в общем. Нечто очень важное, очень существенное, обретенное здесь, не растеряли в мирной домашней суете, в сутолоке городов.

Разместили отряд в десантной дивизии, где многим из них прежде довелось служить. Здесь все было привычным: те же койки в два этажа, накрытые синими солдатскими одеялами. Тот же вечерний развод караула. Все то же, и все другое. Война продолжалась, но теперь не для них. Чтобы хоть как-то подавить в себе «комплекс гостей», весь распорядок дня построили так, как принято в армии. Вставали по команде, в пять ноль-ноль, вместе со всеми выходили на зарядку, и только потом на работу.

Каждый день вокруг котлована, где они перепахивали тяжелый каменистый грунт, а потом укладывали бетон, собирались зрители: любопытно же, в самом деле, поглазеть, как управляются с лопатами приезжие. Азиз, один из мальчишек-подмастерьев, тот вообще ни на шаг не отходил от отряда, как ни уговаривали его полушутя-полусерьезно ребята, что справятся, мол, сами.