Над Кабулом чужие звезды

В Панджшер летели так: нашу пару «Ми-8» снизу прикрывала четверка боевых вертолетов, а сверху еще и штурмовая авиация. Такой эскорт всегда провожает тех, кто летит в Панджшер. Шли ночью, с потушенными огнями, на предельной высоте. Хуже нет этих ночных полетов, когда от недостатка кислорода кругом идет голова, когда знаешь, что красный хвост зенитной ракеты может быть последним, что ты увидишь на этом свете. Впрочем, думать об этом — не хватит никаких нервов. Пассажиры нашего вертолета, кравшегося в черном афганском небе, привычно клевали носами под убаюкивающий стрекот лопастей.

Летели в Руху к нашим мотострелкам.

В «центре боевого управления» — землянке, вырытой на глубине нескольких метров, — карты и схемы на гладких оштукатуренных стенах, полумрак, прохлада. Несколько офицеров сидят за аккуратно застеленным зеленым сукном столом. Случись что сейчас в горах, первыми узнают об этом они.

— Я — «Пилот», — оживает рация. — Наблюдаю караван из шестнадцати вьючных, движутся в сторону Верхнего Панджшера. Трое «бородатых» ведут наблюдение с перевала. Похоже, боевое охранение. Как поняли? Прием.

— «Пилот», тебя понял. Усилить наблюдение. Огонь не открывать!

— «Пилот» — позывной одного из сторожевых постов, расположенных на окрестных высотах, — объясняет начальник штаба полка подполковник Борис Карагодин. Он сейчас, в отсутствие командира, — верховная власть в Панджшере. — Почему не стреляем, пропускаем караван? В начале года через старейшин передали письмо Ахмад-Шаху Масуду. Предложили перемирие, — рассказывает он. — На письмо нам не ответили, но и обстрелы гарнизона прекратились. Соответственно воздерживаемся от огня и мы. Ахмад-Шах собирает сейчас своих людей в Верхнем Панджшере, чтобы занять ущелье, когда мы уйдем. Лишняя кровь ему сейчас ни к чему. Как и нам, впрочем. Так что в Рухе теперь тихо.

Тихо — это значит, что нет обстрелов. В последний из них на гарнизон упало 43 реактивных снаряда. Упаковки с промедолом, обезболивающим средством для оказания первой помощи, здесь тем не менее в кармане у каждого: в любую минуту может быть опять «громко».

Панджшер, ущелье Пяти Львов. Прежде курорт, одно из красивейших в Афганистане мест. Теперь же одно из самых мрачных: каждый километр дороги, ведущей отсюда по узкой скальной полке к трассе Кабул — Саланг, усеян подорванной, сгоревшей боевой техникой. Остовы танков и бронетранспортеров лежат на обочинах дороги и даже в русле реки. Десятки тонн искореженного, ржавеющего металла: остатки пяти неудачных для нашей армии операций.

В Панджшере база Ахмад-Шаха Масуда, одного из наиболее влиятельных полевых командиров оппозиции. Его агентура действует в столице, внедрившись в государственные структуры. Его группировка — несколько тысяч человек — осуществляет полный контроль над обширной зоной ущелья. Выше по течению реки возведены фортификационные сооружения, неуязвимые для артиллерии и бомбоштурмовых ударов. Оборудованы штабы и укрытия, госпитали и центры боевой подготовки. Налажена телефонная и радиосвязь.

Не раз слышал, как знакомые афганцы понижали голос, называя имя Ахмад-Шаха Масуда. Молод, умен, осторожен: никто и никогда не знает, где он проведет сегодняшнюю ночь. Опытен, хорошо подготовлен: тактику ведения партизанской войны изучал на Арабском Востоке, да и сам уже несколько лет сражается в этих горах. Несколько кровопролитных операций, проведенных в Панджшере против его формирований, фактически закончились ничем: Масуд по-прежнему хозяин в ущелье, да и не только в нем. Противник без всяких кавычек.

Закрывая моджахедам Масуда свободный доступ к трассе Кабул — Саланг, здесь и стоят наши мотострелки. Живут в горном кишлаке, брошенном жителями, разрушенном временем и войной. Странно выглядит это смешение стилей, эта сшибка эпох в Панджшере. На глиняном дувале — портреты передовиков движения «Солдатское ускорение», лозунг: «Решения XXVII съезда — в жизнь!» На дверях саманных крепостей — красные таблички: «Партком», «Начальник клуба». Или вот еще нечто совсем невероятное для здешних краев: кишлачное «метро», вырытое артиллеристами. Длинные, в рост человека, бетонированные подземные тоннели с ходами-ответвлениями, которые ведут в казармы, в ленинскую комнату гаубичного дивизиона.

— Осторожно, двери закрываются, — в шутку объявляет кто-то из идущих следом. — Следующая станция — столовая.

Здесь совершенно особый, ни на что не похожий быт: каждая вещь при деле. К цинковым ящикам от патронов приварены краны — это умывальники. Глиняные стены обклеены номерами «Известий» и «Комсомолки» — это обои. Ящики от снарядов развешаны по стенам — книжные полки. Под ними, как и повсюду у наших в Афганистане, улыбаются с фотографий наташи и сережки, которые тоже несут здесь свою очень важную службу. «Дядя папа» — так называют они своих забытых, возвращающихся с войны отцов. «Дяди папы» мысленно желают им спокойной ночи, пристроив у изголовья коек свои автоматы со сдвоенными, перехваченными изоляционной лентой рожками.

Вернутся отсюда не все.