Над Кубанью. Книга первая

Село завело торговлю, появились лавки с красным товаром, бакалеей. Прибывшие из Армавира и хутора Романовского торговые люди бойко вели оборот. Сюда казаки горных станиц привозили ободья, бондарную клепку, держаки для вил и грабель, дубители, сухие фрукты, табак, обменивая на зерно и подсолнух. Богатун сделался как бы обменным пунктом между закубанскими станицами и второй степной линией.

Домик Харистовых был выкрашен дешевой краской — суриком. Возле дома — палисадник, с дорожкой фиолетовых петушков. Кроме петушков, в палисаднике росли роза, гвоздика, львиный зев, а возле забора желтые и красные мальвы.

На стук щеколды вышла жена Харистова — Самойловна, или, как ее называли на улице, бабка Шестерманка.

Самойловна исподлобья окинула гостей суровым взглядом больших черных глаз, странно моложавых, не соответствующих ни годам ее, ни общему виду.

— Вы к деду? — спросила она грубо.

— К дедушке, — поклонившись, ответил Миша, — хотели его попросить, чтоб указал заводи, где сомы…

Самойловна подтянула концы платка, поправила чепчик и пошла к дому, постукивая палочкой. Ребята остались в недоумении. У крылечка Самойловна обернулась.

— Прокофьич в лес ушел, — сказала она так же грубовато.

— В какой лес?

— А? — приложив ладонь к уху, переспросила бабка.

— В какой лес, бабушка? — повторил Миша.

— Спуститесь вниз, пойдете по протоке, а там прямо к реке. У чернокленовой рощи свернете.

Ивга, искоса поглядывая на Мишу, держалась за брата.

— Ивга, что ты задумалась? — поинтересовался Миша.

— Бабки вашей испугалась, — губы девочки задрожали, — как ты ее бабушкой можешь называть, она не бабушка…

— А кто ж она? — удивился Миша, ничего еще не понимая.

— Бабка она, бабка, бабка… — сжимая кулачок, твердила Ивга. — злая, горбоносая, страшная. Настоящая баба-яга.

Миша рассмеялся.

— И даже ничуть. Ты ее узнай поближе, она хорошая, она добрая. Ее весь форштадт уважает.

— Пусть, пусть ее любят, а я ее боюсь… вот боюсь, и только, — твердила Ивга, — я и вашего деда боюсь.

— Ну, дед совсем не такой, — разъяснял Миша, — у дедушки борода большая-большая, как два веника, глаза серые-серые. Сам розовый, лысый… И лысина розовая, а на ней пух…

— Не желаю видеть вашего деда с пухом. Сами идите к нему, я домой.

— Как же ты пойдешь, тебя мальчишки побьют, — угрожал Петя, — ужасные ребята на Саломахе.

— Не ужаснее ваших бабок. Не хотите — сама пойду.

Ивга прибавила шагу. Мише хотелось побежать вдогонку, быть с ней, защищать от нападения мальчишек и отчаянной храбростью очаровать сердце девочки. Но коричневая юбочка вскоре скрылась, и они, минуту помедлив, разом, точно по уговору, повернули к спускy, по тропке, ведущей к протокам и чернокленовой роще.

После ухода Ивги Петька молчал, а Мише было грустно.

Благодатная кубанская осень пышно раскустила орешники, кизилы, ежевику. Ветви, покрытые ягодами, сгибались, обнажая пожелтевшие кое-где листья, но это не казалось печалью: созревшие плоды возмещали увядание. Между кустами бежала светлая протока, кружа опавшие листья, сбивая их в верткие стайки. Кое-где к берегу приткнулась коряга, вода принесла хворост, накидала на дерево, заилила, образовав спокойную заводь. Быстрина пролетала мимо, а в спокойных заводях, с чуть подрагивающей поверхностью, водились сомы.

Они останавливались возле воды, наблюдая за юркими стайками пескарей и еще какой-то мелкой рыбешки. Иногда они явственно различали сытые спины сомят.

— Зря удочки не захватили, — сказал Петя, — я прошлый раз на лимане нарезал лозин. Вот лозины не ломкие, гнутся куда хочешь.

Миша недолюбливал рыбную ловлю за ее спокойствие, но ему нравился ловецкий пыл приятеля, и он поддерживал эту страсть.

— Лески понаделал?

— Ого, еще сколько, — похвалился Петя, — наплел из конского волоса. Ножиком начекрыжил у нашего серого. У него белый хвост, удобный.

— Да, белый хвост лучше, — согласился Миша, — для обмана белый хвост хорош. А вообще белый конь несподручный в хозяйстве. Как ляжет в навоз, так желтые пятна. Ни щеткой, ни скребницей пятен не выведешь…

— Я — песком, мигом отходит.

— Можно кожу порвать, — рассудительно заметил Миша, — это раз, другой, а если всегда песком, мясо повыдираешь.

Внезапно из-под густого сплетения винограда, образовавшего естественную беседку, с шумом вылетел яркий фазан. Заметив людей, фазан метнулся в сторону и сразу пропал за порослями бересклета.

Приятели кинулись за фазаном. Напоровшись на шиповник, остановились. Покидали камни в ту сторону, куда скрылась птица, камни со свистом просекали листву, но фазан не поднимался.

— Точь-в-точь индюк. Вот бы приволочь домой, — мечтательно сказал Миша. — У нас как раз гости, маманя б целиком зажарила.

— Сюда б деда Меркула, он бы его подцепил на мушку.

— На мушку?! — поддразнил Миша. — У Меркулова ружья и мушки нема. Он на ствол берет. Как на ствол попала дичина, значит, его…

— На лету?

— А то как же?! Вот в перепела дед Меркул только на лету и попадает… А привяжи ему на куст убитого перепела, не попадает. Кто к чему привычен.

— Неужели в привязанного не попадет? — Петя с недовернем поглядел на приятеля.