Над Кубанью. Книга третья

20 июня 1918 года Деникин выступил во второй кубанский поход. Над степными дорогами Сала высоко поднялась пыль. Отблескивало приготовленное к огню и рукопашной оружие. Уходили в прикаспийские степи потревоженные стада сайгаков. Снимались с гнездовий коршуны и орланы. Деникин выводил большую по тому времени армию, состоявшую из четырех дивизий. Эта армия должна была явиться тем первым комом горного снега, который влечет за собой катастрофические обвалы. Армия имела немного орудий, всего двадцать, но впереди, по маршруту, уже были намечены те артиллерийские склады, которые должны будут попасть ей в руки. Армия имела сто три пулемета, броневые автомобили, походные оружейные мастерские, инженерные части и обозы огневых припасов, растянувшиеся на двадцать два километра.

Мечетинская, как дымом пожарищ, была закрыта пылью. Покровский пропускал мимо себя кубанские кавалерийские сотни, рысисто выходящие на большак с полевой, пробитой по выгонной полыни, дороги. Покровский небрежно сидел на отличной золотисто-гнедой кобылице, приведенной ему под седло из глубинного донского зимовника. Пообок дороги карьером проносились тачанки. В голове колонны, достигавшей уже Егорлыка, ехали Алексеев, одетый в брезентовый дождевик, Романовский, Гурдай и члены кубанского правительства.

— Видите, вон едет небезызвестный вам Быч, — оказал Покровский Самойленко, — куда ни шло, Быч все же городской голова, понятно. Но что нужно Кула-бухову? Не понимаю этого попа. Ведь мучается вместе со всеми нами, грешными.

— Хочет быть царьком, ваше превосходительство, — услужливо улыбаясь, сказал Самойленко.

— А если не придется?

— Не будет царьком, будет опять попком.

— Вон как, — по лицу Покровского пробежала улыбка. — Остроумно!

— Эти слова я слышал от самого Кулабухова.

— Ишь он какой… А это что за гранд-дамы?

Покровский вгляделся в мягко покачивающуюся на рессорах пролетку. В ней, закрываясь газовым шарфом от пыли, сидела жена Романовского с какой-то миловидной девушкой.

Подскакал Марков, подгонявший колонну 1-го кубанского стрелкового полка, которым он командовал в этом походе. Заметив любопытствующий взгляд Покровского, Марков задержался.

— Хороший бы шеф вашим джигитам. Девочка что надо!

На лице Покровского, прорезанном глубокими складками, появилось суровое выражение. 

— Мы начинаем по-настоящему, без дураков, — сказал он, — мой шеф Беллона… богиня жестокой войны…

Поравнялся полковой штандарт, сопровождаемый горцами-адыге из бывшего отряда Гулыги. Генералы взяли под козырек. Горцы прошли сокращенной рысью, сдерживая горячих скакунов.

— Азия, — сказал Покровский, ни к кому не обращаясь. — Для них война — праздник. Полезно иметь таких солдат. Победит полководец более тупого войска, войска без переживаний, без нервов…

Марков был уже далеко впереди. Вскоре скрылась из глаз его белая папаха. По большаку катились повозки с корниловцами. Торчали штыки — казалось, на повозке везут больших редкоиглых ежей. Офицеры пели игривые песенки, выкрикивая и подсвистывая…

…Лучшие полки Северо-Кавказской армии красных по-прежнему были прикованы к Ростовскому фронту. Штыки кубанцев и ставропольцев, угрожающе поднявшиеся на пути оккупантов, не могли помешать Деникину.

На пятый день после мечетинского выхода Деникин захватил Торговую и Шаблиевку, где во время атаки был убит генерал Марков.

Смерть Маркова после смерти Корнилова была наиболее тяжелой потерей для Добровольческой армии. Из уст в уста передавали подробности. Ветераны «первопо-ходники» в смерти Маркова, как в свое время в смерти Корнилова, видели дурное предзнаменование. В Шабли-евке Деникин созвал старший командный состав и строго и одновременно отечески проникновенным голосом предупредил всех о вреде излишней запальчивости, простительной командиру «гренадерской роты, а не генералу». Этим он упрекал прежде всего Маркова, потерявшего жизнь из-за своей горячности. В душе Деникин был рад — Марков был слишком популярен в войсках.

После Шаблиевки объединенными силами деникинцев и подошедших красновцев была взята станция Великокняжеская — центр степного Сала. Добровольческая армия круто повернула на Тихорецкую — Екатеринодар. Краснов же устремился к Волге, последовательно занимая станции Двойную, Куберле, Зимовники. Тесня сальскую группу, Краснов выходил для флангового удара по войскам красных, атакованным Мамонтовым на предцарицынских оборонительных рубежах, лежащих на уровне левобережья донской луки и устья реки Чира. Таким образом, отрезав царицынские войска от Северо-Кавказской армии, Краснов и Деникин разошлись, чтобы обрушиться на красных по стратегическим направлениям, соответствующим основным замыслам.