Над Кубанью. Книга вторая

— Охотники, зверобои, — шептал Барташ.

— Мефодий! Друшляк! — заорал Батурин.

— Кого узнал?

— Мефодий — кум карагодинский, — недоумевал Батурин, — iboh тот, взводом командирит… И не оглянулся. Вот тебе и «Цедилок», чертов кум. Верно, говорил когда-сь, что сами себе каштаны остудят. Глянь, глянь на них-то! Эти покажут, кому очко-молочко, а кому перебор-водичку. Когда-сь еще в Жилейской слезу роняли.

— Почему слезу?

— Землей вроде их при царе обижали.

— Выходит, царский генерал несподручный?

— Несподрушный, — согласился Павло. — Был тот Мефодий тюха-матюха, а теперь, гляди, строевик. А вон второй дружок карагодинский, Магометка-азият, а? Что они, аль все с гор тронули?

— Привет «Кубанолю», — закричал чей-то девический голос, — да здравствует «Кубаноль»!

В ответ поднялось «ура». В колонне вскинули шапки и картузы на острия штыков.

Оркестр играл Марсельезу. Латунные изгибы труб блестели под солнцем. Рабочие завода «Кубаноль», такие же черные, как и горцы — друзья Мефодия Друш-ляка, шагали, обвешанные грубитовыми бомбами собственного производства. За ними двигались два грузовика, обшитые котельным железом и украшенные остренькими клубными флажками. У пулеметов, высоко приподнятых на самодельных турелях, свисали патронные ленты.

Из толпы вертко протиснулась розовощекая женщина с ребенком на руках, наряженным в синенькую матроску. Женщина бегом догнала колонну.

— Кирюшка, — позвала она, запыхавшись, — Кирюшка!

Высокий рабочий, услышав ее, обернулся, махнул рукой — уходи, мол, чего ты.

— Идете как дохлые, — закричала женщина. — Скорее!

Гул покрывал ее слова. Она остановилась у столба, страдальчески гордо улыбнулась Батурину:

— Если пропустит, домой не пущу!

Из окон на броневики летели щуплые пучки комнатной герани и кубанских «облучков» — подснежников.

Павло сжал челюсти. К сердцу подлилось что-то горячее, благодарное.

— Так весело воевать.

За кубанольцами шагала колонна рабочей молодежи Саломаса, фабрики Фотиади, Красной Дубинки, вперемежку с учащимися ремесленной школы и техникума.

— Да здравствует Республика!

— Ура! — прокатилось в колонне, и ребята почти одновременно подняли шапки, очевидно подражая ку-банольцам. Потом они запели, и Павло невольно взял шаг, несмотря на толкотню и помехи.

Кто свою свободу любит И кто смел душой,
Тот с мечом в руках идет На кровавый бой.

Юношеские голоса подхватили припев:

На бой, на бой… На бой, на бой.
На бой, кровавый бой…

Они шли молодо, задорно, ступая по булыжнику, развороченному взрывами фугасных гранат.

Навстречу везли раненых, искромсанных металлом людей.

Они хрипло просили:

— Добейте Корнилова!

— Не пропускайте кадетов!

Юноши пели:

На бой! На бой!
На бой, кровавый бой!

Послышался частый знакомый цокот. Люди прижались к тротуарам. Протяжная команда: ш-а-г-о-м! — долетела до ушей Павла.

Звеньями ехали казаки, предводительствуемые худощавым молодым всадником в серой походной черкеске. Щегольский башлык алел за спиной. Всадник глубоко надвинул белую мелкорунную папаху и плотно сжал узкие, волевые губы. Казалось, что он никого не замечал, находясь в плену своих дум. По подвижному лицу его иногда проскальзывала еле заметная хитроватая улыбка. Павло сразу же оценил выправку казаков, отличный конский состав отряда, превосходное азиатское оружие, что украшало и командира и его подчиненных, с достоинством проезжавших мимо восхищенной толпы.

— Кто? — схватив Барташа за руку, спросил Павло, чувствуя, как в душе его поднимается душная зависть.

— Кочубей. Казак Иван Кочубей.

— Откуда он?

— Из-под Пашковской. Только что дрался с Эрдели. Перекидывается к Черноморке, там нажимает донской генерал Богаевский.

…У каждого дворика возле ворот стояли столы или ящики, накрытые чистыми скатертями. Холодную воду, молоко, хлеб предлагали с трогательной заботой. Женщина подбежала к Батурину, сунула ему пирожок и два кусочка сахару.

— Не пропускайте кадетов, — попросила она, — ну их…

— Бельишко сменить забегайте. Постираем, — вдогонку бросила вторая.

— Не придется, — сказал Барташ, — мы долго воевать не будем, быстро справимся.

— Чего ж на позициях делать с голыми руками? — спросил его Батурин, шагавший с ним рядом.

— Там орудие достанем, — просто ответил Барташ.

Не смущаясь повизгиванием пуль, к фронту торопились молодайки и дети. Укрываясь за домами, мальчишки с гиканьем подвозили на тачках кирпичи и дрова-метровку.

— Там нужно, — взросло говорили они.

Артиллерийские казармы были обнесены удобным земляным валом, поспешно укрепленным проволокой. Теперь вал продолжили и усилили боевыми разветвлениями окопов и мелкими ходами сообщения.

Казармы, вместе с отрядом, наполовину сформированным из матросов, обороняла богатунская рота Хому-това. Не предупрежденный Барташом, Павло удивился внезапному появлению рябоватого Хомутова.

— Ему бы стрелючку, Ванюшка, — сказал Барташ.

— Делегатов принимаем, — хитро улыбнулся Хомутов, — угощаем.