Над Кубанью. Книга вторая

Поставленная на табурет жестяная лампа мигала. Плоский фитиль накалился, чадил. За дощатой дверью вполголоса разговаривали адъютанты. Изредка доносились отдаленные громовые раскаты. Все знали — арьергард Маркова, перешедший в сторожевое охранение, в любую минуту может быть атакован, так же как и авангард Богаевского, так же как и ядро, расположенное на отдыхе. Кругом враги. И даже это оставленное жителями селение было таинственно страшно. Будто, покинув дома, люди отравили их ненавистью.

— Мы избежали ошибки Наполеона, мы не пошли на Москву, но мы повторяем ошибки великого шведа, двинувшего свои полки на Украину, — тихо, выдавливая слова, сказал Корнилов: — Тот шел к казакам Малороссии, надеясь на их мятежные чувства, мы двинулись к казакам Кубани, подготовленным…

— Мазепой, — неосмотрительно вставил Неженцев.

— Почему Мазепой? — Корнилов нахмурился. — Здесь были другие.

— Никита Севастьянович Гурдай, — невнятно бор-мотнул Деникин, подмащивая удобнее светлые стебли пшеничной соломы.

— Хотя бы… Кроме того, Быч, Филимонов… Я говорю о кубанском правительстве… трусливо оставившем столицу края.

— Екатеринодар — Полтава, — пробубнил Деникин и окончательно лег, подложив под щеки пухлую ладонь.

— Может, Екатеринодар — Нарва, — смягчил Неженцев, выжидательно вглядываясь в командующего.

— Наше счастье — у них нет Петра, — добавил Деникин, тихонько кашлянув.

— Но их много, Антон Иванович, — нервно поглаживая бородку, сказал Корнилов, — их потрясающе много. Кто бы мог думать, что Кубань столь многолюдна. Это те, что побеждали под водительством Суворова, Кутузова, Багратиона, белого генерала Скобелева. — Он задумался. — Новая интересная ассоциация, — произнес он, приподняв брови и насильно улыбаясь, — белого генерала.

— Здесь кое-что съедобное, — подвигая котелок, сказал Неженцев, чтобы переменить разговор, — достали.

— Вы собираетесь уходить, Митрофан Осипович? Мы потеснимся, вы останетесь с нами.

Неженцев стоял худой, подтянутый. Лицо у него было утомленное, бледное.

— Но там полк. Меня ожидают, ваше высокопревосходительство.

— Ах, да, — Корнилов кивнул и быстро вскочил, — я с вами. Во дворе мокнут мои текинцы. Вы, кажется, говорили, что не все устроены.

— Не советую выходить. Вам следовало бы отдохнуть. Дня через два мы, очевидно, войдем в соприкосновение с частями кубанского атамана.

— Вы так думаете?

— Почти уверен. Останьтесь, ваше высокопревосходительство.

— Нет. Не спится. Кстати проведаю Ивана Павловича.

Их сопровождали дежурный адъютант и два низкорослых текинца. Сыны горячего Туркестана, они плохо переносили гнилую мартовскую слякоть чуждых им мест. Но они бездумно шли на все лишения, не ведая еще, что готовит их народу этот человек с близкими им чертами беспокойного монгола-покорителя.

Дождь, по-осеннему мелкий и холодный, переходил в колкий снежок. Морозило. Плащи моментально одеревенели. Под ногами потрескивало. Брезенты, покрывшие брички, набухли,'выпрямились. Начинался известный ледяной поход, прославленный белогвардейскими историками.

Плохо вооруженные и худо одетые кубанские революционные дружины находились не в лучших условиях. Корнилов сам выбирал направление марша, сам рассчитывал привалы. Войска же революции вынуждены были ожидать его повсюду.

Корнилов приостановился у аллеи поскрипывающих обледенелых акаций. Вдоль улицы горели костры, слышался треск разламываемых заборов, сараев. Контурно чернели тачанки, орудия.

Отдаленный гул передвинулся вправо и почти затих. Неженцев откинул башлык, прислушался.

— По-моему, где-то идет второй бой.

— Бой идет примерно на линии адыгейских аулов Гатлукая, Шенджий, — сказал Корнилов, — В наших интересах помочь Филимонову. С рассветом мы выступаем на Шенджий.

Авангард Богаевского вошел в соприкосновение с конными частями Покровского. Две группы соединились, заняв небольшой эллипсис территории Адыгеи. Штаб Добровольческой армии расположился в ауле Шенджий. Сюда прибыл Покровский для переговоров.

Покровского сопровождал живописный горско-кубанский конвой. На плечах Покровского светлели генеральские погоны. В свите находились жилейские офицеры Брагин и Самойленко и некоторые из кавалерийских начальников, специально подобранные по выправке и сановитости. Изгнанное кубанское правительство еще до вчерашнего, дня панически металось в горах, тер-яя людей, обозы, теряя самый дух сопротивления. Но его военные представители своим внешним видом нисколько не напоминали о неудачах и растерянности.

Свидание проходило в натянутой обстановке. Покровский, раболепно обласканный радой, познавший хмельную славу независимости, уже не был скромным офицером, одним из наемников хитроумного Алексеева. Покровский мечтал уже о булаве наказного атамана, нетвердо закрепленной в руках слабовольного Филимонова.