Над Кубанью зори полыхают

— Смотрите-ка! У красных казачьи полки! А нам говорили — одни китайцы…

— Ой, да гляньте, гляньте, хто едет. Да вить это ж Алешка Колесников с Мишкой Рябцевым! А с ними и Яшка–гармонист! — заорала Гашка Ковалева.

Бывшая поповская стряпуха Катерина без платка выскочила из хатёнки, осклизаясь в грязи. Рискуя угодить под копыта лошадей, она перебежала дорогу и припала пылающим лицом к грязному сапогу Яшки.

— Яшенька! Любимый мой! — причитала она, заливаясь слезами.

— Ладно, Катюха! — смущённо отозвался Яшка.

Мишка Рябцев соскочил с коня у своего двора. Обнимая выбежавших родных, он спросил отца:

— Что, папаша, наша взяла?

— Наша, сынок, наша!

Гашка Ковалева бросилась домой. Запыхавшись, она подбежала к свинарнику и со всей силой дёрнула маленькую дверцу, насмерть перепутав мужа, спрятавшегося в самом дальнем углу.

— Што? Што, ищут? — заметался Миколка, распугивая свиней.

— Вылезай, шальной! Наши пришли! — крикнула Г ашка.

— Какие наши?

— А–а! Оглох ты, што ли? Не слышишь, «По–над лесом» играют!

— Ну што ж, што «По–над лесом»? — Миколка вытер о спину свиньи перемазанные руки. — Из лесу дезертиры выползли, вот и играют про свою дороженьку.

Он с трудом выполз через узкую дверцу свинарника и, очищая сапоги, с горечью упрекал жену:

— С тобой спрячешься! Ты, проклятая баба, первая с головой выдашь! Ну чего, задрав хвост, примчалась? Какие там наши?

Он покосился на ворота и рысцой утёк за хату. Ему показалось, что красные уже знали о том, что он воевал на стороне белых.

Гашка в досаде крикнула ему вслед:

— Не иголка — не спрячешься!

Часто заухал колокол: казаков звали на митинг. Гашка переоделась во все новое, нацепила красный бантик на тёплую кофту и пошла на площадь. По дороге звала за собой баб:

— Пошли, пошли, не слышите — зовут!

Малашка Рыженкова с насмешкой крикнула ей вслед:

— Без тебя, видать, нигде не обойдётся!

На площади против станичного правления в братской могиле хоронили партизанку Аксюту Матушкину и красноармейцев, павших в бою за станицу. Полыхали приспущенные красные знамёна. Духовой оркестр играл хватающий за душу похоронный марш.

Низко опустив голову, стоял тут почерневший и исхудавший Яшка.

Над свежей могилой произнёс речь комиссар Кутасов.

Потом поставили деревянный обелиск, окрашенный охрой, с железной звездой наверху. На одной стороне обелиска масляной краской были выписаны имена погибших. С другой — трогательные слова старой революционной песни:

Вы жертвою пали в борьбе роковой,
Любви беззаветной к народу.
Вы отдали всё, что могли, за него,
За жизнь его, честь и свободу.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Перед боем за станицу Василий Колесников заскочил домой. Был он небрит и слегка навеселе.

— Папаня! — окликнул он Евсея Ивановича. — Казаков поднимаем на оборону станицы от красных. Может, вы, как атаман, тоже…

— Да ты што, меня совсем в дурни записал? — перебил его Евсей Иванович. — На кой ляд мне свою голо–ву класть? Ё седле не удержались, а на хвосте думаете повиснете?

— Так ведь сам генерал приказал, — пытался спорить Василий. — Сам его превосходительство генерал Шкуро.

— Плевал я на энту самую Шкуру! — окончательно разъярился Евсей Иванович. — Сам не пойду и тебе не велю! Оставайся дома! Авось Алешка выручит!

— Так не могу я, ведь присягу давал…

Василий, понурив голову, шагнул к дверям.

— Ну иди, иди! — закричал ему вслед Евсей Иванович. — Снесут тебе башку красные, так я и слезинки не пролью…

Сказал и будто накликал беду.

И двух часов не прошло, как доставили Василия домой, прошитого пулемётной очередью.

Забилась, закричала над убитым сыном мать. А Евсей Иванович глянул в восковое лицо сына и глухим голосом приказал невестке:

— Дашка! Сбегай за своим отцом, позови его. Надо скорей. Ваську хоронить. Ворвутся красные…

Поздно вечером Дашкин отец сбил из досок два гроба. Бабы не голосили, как положено, а только глотали слезы. Калитку во дворе держали на запоре и собак спустили с цепи.

Евсей притащил мешок земли и сунул в один гроб. В другой уложили обмытого и переодетого Василия.

Рано утром, когда станица встречала красноармейские части, из дома Колесниковых атамановы дружки и свояки вынесли два гроба. Их поставили на бричку и повезли на кладбище. А через некоторое время в станице стало известно, что вместе с сыном похоронили и атамана, скончавшегося от разрыва сердца. В церковь покойников не завозили… На кладбище поп торопливо отслужил панихиду, но отказался ехать на поминки.

У атамановых ворот стояли соседки, косо поглядывали на возвращавшуюся с похорон семью Колесниковых.

— Выходит, будто опоздали мы? — спросила Гашка у атаманши. — А я-то думала, что вы покличите искупать покойников!

Степановна вздохнула и ничего не ответила. Губы её дрожали, глаза опухли от слез. Едва ли до неё до–Шли Гашкйны упрёки. А Гашка продолжала тараторить:

— А Алешка-то ваш чужих хоронил, а своих и не проводил.

Дашка дёрнула свекровь за полу и шёпотом спросила:

— Мамаша, баб-то позвать на поминки на завтра?