Над Кубанью зори полыхают

— Да повадился наш Миколка в карты играть. Как соберутся они целой компанией в нашей старой бане, так целую ночь в три листика режутся. Их бабы палками оттуда выгоняют.

— Ну што же, сходим в баню, коли дома не окажет* ся, — решил Митька, открывая дверь.

Когда тесть с зятем ушли, мать Нюры вдруг набросила на себя шаль.

— Ты, дочка, погляди за самоваром, а я к Гашке метнусь, чаю займу.

Нюра подсыпала в самовар угля и открыла поставец с посудой. Рядом с чайником стояла жестяная коробочка, в своё время купленная ещё дедом. Коробочка была до половины заполнена чаем.

Обеспокоенная Нюра тоже выбежала на крыльцо.

Когда глаза привыкли к темноте, Нюра увидела приникшую к забору мать. Она подошла к ней и шёпотом спросила:

— Ты чего тут?

— Слухаю.

— А слухаешь чего?

— Да как Гашка брешет отцу, куда ушёл её Миколка.

Нюра быстро скинула платок, освободив уши, прислушалась. Из соседнего двора слышался голос Гашки:

— Вот истинный бог! К фершалу пошёл Миколка, банки ставить. Поясницу ему просверлило.

— А чего он пешком пошёл с такой поясницей?

— Поехал, на линейке поехал. А я, дура, пошёл, говорю. Да тебе на што Миколка сдался?

— Ну ладно! А я думаю, он в бане в три листика играет. Хотел туда пойти в карты от скуки сыграть.

— Да ну–у! Нонче не до трёх листиков! Нонче Аркашка–попович налетит, так будет кое–кому «три листика».

Теперь Нюра разглядела Митрия. Он сидел на корточках у забора.

Костюшка, громко сморкаясь, пошёл к крыльцу своего дома. За ним метнулась жена.

— Заболел, заболел, — ворчал Костюшка. — Как бы ему эта болезнь боком не вышла.

Нюрка подошла к мужу:

— Ну чего прижух? Пошли чай пить!

Митька поднялся и снова, как бывало, крепко и ласково сжал её руку.

— А ты откуда знала, что меня нынче ждали у моста? — спросил он.

Нюра, помедлив, ответила:

— Отец днём намекнул мне, чтоб ты через луга вечерами не ходил. Ну и сама видела я, как дядька с Илюхои Бочарниковым в яме на речке кубари на сазанов ставили сегодня. А дружбы у нас сроду с Бочарниковыми не было.

В порыве нежности Митрий прижал жену к себе, ласково погладил её волосы.

А я думал, ты совсем от меня откачнулась Ну я пошёл, пока…

— Митрий! — вскрикнула Нюра.

Но он уже исчез в темноте.

А немного погодя группа чоновцев бесшумно окружила мостик через Егорлык. Один из них, беспечно насвистывая, пошёл по улице к мосту. Навстречу ему метнулось три тени.

— Здорово, Митроха! — послышался хлипкий голосок Миколы Ковалева. — Вот и свиделись. Теперь поговорим по душам.

Один из троих сделал шаг в сторону, чтобы обойти Митрия, Микола взмахнул кинжалом.

Вот тебе, гад бандитский! — выкрикнул Митрий.

Ударом нагана он сбил Миколу с ног.

— Стой! Руки вверх! — словно из-под земли вынырнули из темноты. чоновцы…

Бандиты в эту ночь так и не появились в Ново–Троицкой — наверное, кто-то донёс, что их ждут чоновцы. Но в соседней станице они подожгли мельницу и обстреляли тушивших пожар.

А в Ново–Гроицкой до утра на улицах патрулировали чоновцы. Утром Архип с Митькой и несколькими комсомольцами пригнали к Совету линейку. На ней были связанные Миколка Ковалев, Илюха Бочарников, Иван Шкурников.

ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ

3атравлённым волком метался по дальним хуторам Аркашка–попович. Теперь вся банда состояла только из него самого. Одни откликнулись на призыв Советской власти сдать оружие и повиниться. Сейчас они живут себе в станицах, пашут землю да детишек растят. Другие погибли при попытке уйти за Кубань, в горы. Окружил тогда бандитов чоновский кавалерийский отряд. Только Аркашка и спасся благодаря своему доброму коню.

В оборванном, грязном, опустившемся бродяге трудно было узнать бывшего щеголеватого офицера. В Ново-Троицкую путь Аркашке был заказан: родительский дом находился под неусыпным наблюдением чоновцев. Думал отдохнуть в Армавире, у сестры Антонины, которая была теперь машинисткой в одном учреждении. Но сестра встретила неласково и прямо заявила, что ей с ним не по пути.

Только и удавалось теперь передохнуть и поесть по-человечески в отдалённых хуторах, у старых приятельниц, промышляющих самогоноварением. Когда-то немало бандитской добычи ушло в жадные руки этих баб. А теперь они пригодились, не отказывали в приюте и помощи, понимали, что связаны с бандитом одной верёвочкой.

В этот жаркий июньский день Аркашка пил самогон у хуторской вдовушки. Закусывал жареной гусятиной и злился, что не берет его хмель.

— Варишь ты, Надька, не самогон, а бурду! Пьешь его как воду! — упрекал Аркадий хозяйку. — Неужто для меня первача не найдётся?

А вдову между тем терзало беспокойство: вдруг накроют Аркашку в её хате? Она суетливо ходила по горнице, то и дело поглядывала в окна.

— Самогон добрый! — возразила она. — Из тутовника только што выгнала. Хмелю в нём достаточно — аж горит!

— Ну, ладно! Черт с ним, с самогоном! Ты мне пару белья чистого достань.

Но хозяйка ничего не ответила. Все её внимание было приковано к окну. По двору к порогу бежала женщина.

Соседка бежит сюда! — сообщила тревожно вдова.

Аркашка, выхватив из кармана наган, присел у стола, скрывшись за скатертью.

Соседка, пулей влетев в хату, затараторила: