Над кукушкиным гнездом

Рядом со мной спустили воду, открылась дверь, и коридорный свет упал на Хардинга — он выходил, подтягивая брюки. При виде его дежурная ахнула, а он попросил извинения — не видел ее, очень темно.

— Не темно.

— Нет, в уборной. Я всегда выключаю свет — для перистальтики. Понимаете ли, зеркала: когда горит свет, кажется, что зеркала заседают надо мной, как судьи, определяют наказание, если у меня не получится.

— Но санитар Теркл сказал, что убирался там…

— И отлично справился с работой, осмелюсь заметить, — учитывая сложности, обусловленные темнотой. Не угодно ли взглянуть?

Хардинг приоткрыл дверь, и полоска света легла на кафельный пол. Я увидел, как попятилась дежурная, говоря, что не может принять его предложение, ей надо продолжать обход. Я услышал, как отперлась входная дверь в начале коридора и дежурная вышла. Хардинг крикнул вдогонку, чтобы не забывала нас надолго, и тут все вывалились в коридор поздравлять его, жать ему руку и хлопать по спине.

Мы стояли в коридоре, и вино опять пошло по рукам. Сефелт сказал, что принял бы водки, если бы было чем ее разбавить. Он спросил мистера Теркла, нет ли чего-нибудь такого в отделении, а Теркл сказал, ничего, кроме воды. Фредриксон спросил: а что, если микстурой от кашля?

— Мне иногда давали из двухлитровой банки в аптечной комнате. На вкус ничего. Теркл, у тебя есть ключ от комнаты?

Теркл сказал, что ночью ключ от аптеки только у дежурной, но Макмерфи уговорил его позволить нам поковыряться в замке. Теркл ухмыльнулся и сонно кивнул. Пока они с Макмерфи ковырялись скрепками в замке, остальные вместе с девушками побежали на пост и стали открывать папки и читать записи.

— Смотрите, — сказал Сканлон, размахивая папкой. — Все как есть. Тут даже мой табель за первый класс. О-о, паршивые отметки, просто паршивые.

Билли читал с девушкой свою историю болезни. Она отступила на шаг и оглядела его.

— Столько всего, Билли? Шизо такой и психо сякой? Не подумаешь, что у тебя столько всякого разного.

Другая девушка открыла нижний ящик и подозрительно спрашивала, зачем сестрам столько грелок, прямо тысяча, а Хардинг сидел за столом старшей сестры и наблюдал за нами, качая головой.

Макмерфи с Терклом открыли дверь аптеки и вытащили из холодильника бутыль густой вишневой жидкости. Макмерфи посмотрел ее на просвет и вслух прочел этикетку:

— Ароматическая эссенция, пищевая краска, лимонная кислота. Инертных веществ — это, наверно, вода — семьдесят процентов, алкоголя двадцать процентов — прекрасно! Кодеина десять процентов. Осторожно, наркотик может вызвать привыкание. — Он отвинтил пробку, попробовал жидкость на вкус, закрыл глаза. Потом провел языком под губами, еще раз глотнул и снова прочел этикетку. — Так, — сказал он и щелкнул зубами, как будто их только что наточили, — если добавить немного в водку, будет то, что надо. Теркл, браток, как у нас со льдом?

Смешали в бумажных медицинских стаканчиках с водкой и портвейном, и получился сироп, по вкусу похожий на детский напиток, а крепостью на кактусовую водку, которую мы покупали в Даллзе, — прохладный и мягкий, пока глотаешь, обжигающий и свирепый в животе. Мы выключили свет в дневной комнате и сели пить. Первые два стаканчика приняли как лекарство, в серьезном молчании, оглядывая друг друга — не умрет ли кто. Макмерфи и Теркл переключались с вина на сигареты Теркла и обратно на вино и вскоре опять начали хихикать — когда заговорили о том, что было бы, если бы маленькая сестра с родимым пятном не сменилась в двенадцать часов, а осталась бы с нами.

— Я бы испугался, — сказал Теркл, — что она отхлещет меня своим большим крестом на цепочке. В такой переплет попасть, а?

— А я бы испугался, — сказал Макмерфи, — что когда я к ней подкачусь, она зайдет с тыла и вставит мне термометр!

Тут все захохотали. Хардинг перестал смеяться и подхватил разговор.

— Или еще хуже, — сказал он. — Ляжет в постель и с ужасно сосредоточенным видом скажет тебе… Ой, не могу!.. Скажет, какой у тебя пульс!

— Уй, хватит… Уй, не могу…

— Или еще хуже, ляжет и вычислит тебе и пульс и температуру сразу — без инструментов!

— Ой, перестаньте, гады…

Мы катались по кушеткам и креслам, задыхались от смеха и плакали. Девушки до того ослабели, что только со второй или третьей попытки могли подняться на ноги.

— Мне надо… Подинькать, — сказала большая, захихикала и пошла к уборной, но ошиблась дверью и ввалилась в спальню.

Мы все затихли, прижали пальцы к губам, а потом оттуда донесся ее визг и старый полковник Маттерсон заорал:

— Подушка — это… Лошадь! — И выкатил за ней из спальни на инвалидном кресле.