Над кукушкиным гнездом

— …И вы, Макмерфи, при всем вашем ковбойском фанфаронстве и ярмарочной удали, вы тоже под этой грубой оболочкой — такой же пушистый, мяконький кролик, как мы.

— Ага, точно. Длинноухий. Интересно, почему же это я кролик? Потому что психопат? Потому что дерусь или потому что кобель? Кобель — поэтому, наверное? Ну, это, трах-трах, извините в горячах. Ага, наверно, поэтому я кролик…

— Постойте. Боюсь, вы подняли вопрос, который требует некоторого размышления. Кролики известны этой склонностью, правда? Можно сказать, скандально известны. Да. Хм. Во всяком случае упомянутое вами обстоятельство просто показывает, что вы — здоровый, активный и полноценный кролик, в то время, как мы даже в этом смысле не можем считаться полноценными кроликами. Неудачные экземпляры — хилые, чахлые, слабые представители слабого народца. Кролики без траха: жалкая категория.

— Постой секунду, ты все время перевертываешь мои слова…

— Нет. Вы были правы. Помните, ведь именно вы обратили наше внимание на то место, куда стремится клевать нас сестра? Вы не ошиблись. Здесь нет человека, который не боялся бы, что он теряет или уже потерял эти способности. Мы, смешные зверьки, не можем быть самцами даже в мире кроликов, вот до чего мы слабы и неполноценны. Все. Мы, можно сказать, из кроликов кролики!

Он снова наклоняется вперед, и напряженный скрипучий смех, которого я ждал, вырывается из его рта, руки порхают, лицо передергивается.

— Хардинг! Заткни хлебало!

Это — как пощечина. Хардинг опешил, умолк с кривой улыбкой на раскрытых губах, руки его повисли в облаке табачного дыма. Так он застывает на секунду; потом глаза его суживаются в хитрые щелки, он скашивает их на Макмерфи и говорит так тихо, что мне приходится подогнать щетку вплотную к его стулу, иначе не слышно.

— Друг… А вы… Может быть, и волк.

— Ни черта я не волк, и ты не кролик. Тьфу, в жизни не слышал такой…

— Рычите вы совсем по-волчьи.

С шумом выдохнув, Макмерфи поворачивается к острым, которые обступили его кольцом.

— Слушайте, вы. Что с вами, черт возьми? Неужто вы такие ненормальные, что считаете себя животными?

— Нет, — говорит Чесвик и становится рядом с Макмерфи. — Я — нет. Я не кролик, елки-палки.

— Молодец, Чесвик. А вы, остальные? Кончайте это дело. Посмотрите на себя, до того договорились, что бегаете от пятидесятилетней бабы. Да что она с вами сделает?

— Да, что? — Говорит Чесвик и свирепо оглядывает остальных.

— Высечь вас кнутом она не может. Каленым железом жечь не может. На дыбу вздернуть не может. Теперь на этот счет есть законы — не средние века. Да ничего она с вами не…

— Т-т-ты видел, что она м-м-может сделать! С-с-сегодня на собрании. — Билли Биббит сбросил кроличью шкуру. Он наклоняется к Макмерфи, хочет сказать еще что-то, на губах у него слюна, лицо красное. Потом поворачивается и отходит. — А-а, б-б-бесполезно. Лучше п-п-покончить с собой.

Макмерфи кричит ему вслед:

— На собрании? Что я видел на собрании? Ни черта я не видел, задала пару вопросов, да и вопросы-то легкие, вежливенькие. Вопросом кость не перебьешь, не палка и не камень.

Билли оборачивается.

— Но к-к-как она их задает…

— Ты ведь отвечать не обязан?

— Если н-н-не ответишь, она улыбнется, сделает з-заметку в книжечке, а потом… потом…

К Билли подходит Сканлон.

— Если не отвечаешь на ее вопросы, Мак, этим самым ты признался. Вот так же тебя давят правительственные гады. И ничего не сделаешь. Единственное, что можно — взорвать, к свиньям, все это хозяйство… Все взорвать.

— Ладно, она задает тебе вопрос — почему ты не пошлешь ее к черту?

— Да, — говорит Чесвик и грозит кулаком, — пошли ее к черту.

— Ну и что с того, Мак? Тогда она тебе: «Почему вас так расстроил именно этот вопрос, пациент Макмерфи?»

— А ты опять пошли ее к черту. Всех пошли к черту. Тебя же пока не бьют.

Острые столпились вокруг него. Теперь отвечает Фредриксон:

— Ладно, послал ее, а тебя запишут в потенциально агрессивные и отправят наверх в буйное отделение. Со мной так было. Три раза. Этих несчастных дураков даже в кино по воскресеньям не водят. У них даже телевизора нет.

— Да, мой друг, а если враждебные проявления, такие, как посылание к черту, продолжаются, вы на очереди в шоковый шалман, а может быть, и кое-куда подальше, к хирургам, на…

— Стой, Хардинг, говорил же я тебе, я вашей музыки не знаю.

— Шоковый шалман, мистер Макмерфи, это жаргонное название аппарата ЭШТ — электрошоковой терапии. Аппарат, можно сказать, выполняет работу снотворной таблетки, электрического стула и дыбы. Это ловкая маленькая процедура, простая, очень короткая, но второй раз туда никто не хочет. Никто.

— А что там делают?