В индонезийской столице как в фокусе отражаются все проблемы и противоречия государства. Приток иностранного капитала дает возможность в лучшем случае слегка подкрасить, подновить фасад, позади которого остается все тот же сложный комплекс нерешенных проблем.
Что несет иностранный капитал современной Индонезии?
Ответить на этот вопрос не так уж трудно, обратившись к фактам, приведя цифры, характеризующие общий объем иностранных инвестиций, их распределение по отраслям экономики. А ответ может быть один: иностранный капитал душит национальную экономику, препятствует индустриализации страны, преследуя лишь свои корыстные цели и желая сохранить Индонезию в роли аграрно-сырьевого придатка высокоразвитых империалистических держав.
В Джакарте можно встретить немало дельцов из всех ведущих стран капиталистического мира. Среди них и крупнейшие воротилы, управляющие фирмами, члены правлений корпораций и банков, эксперты-экономисты с дипломами профессоров и рядовые служащие, начинающие в Индонезии карьеру. Разгоряченные азартом наживы, шумливые, с модными портфелями-чемоданами в руках, они снуют по этажам и холлам отелей. Прислушиваясь к их разговору, чаще всего улавливаешь одно слово — бизнес.
С некоторыми из этих людей приходилось встречаться на дипломатических приемах, знакомиться, беседовать. Попадались дельцы, вовсе не расположенные вести беседы с советским корреспондентом или рвущиеся в словесную схватку, подобно задиристому петуху. Один молодой инженер-немец из ФРГ оказался приятным собеседником. Он с увлечением рассказывал о немецкой классической музыке, бадминтоне, длинношерстных таксах и излагал свои взгляды на внешность индонезийских девушек. Но как только я попросил г-на Вальтера поделиться своими соображениями о перспективах западногерманских инвестиций, он мигом скис и сказал вяло:
— Поймите меня правильно, герр Лео. В фирме я маленький человек. Я не уполномочен делать заявления для прессы.
— Помилуйте, Вальтер. Никаких заявлений, никаких интервью мне от вас не нужно. Разве я не могу, интересуясь ролью иностранного капитала в Индонезии, побеседовать с его компетентным представителем? Говорите мне не больше того, что может появиться и официальных публикациях.
— Побеседуйте лучше с моим шефом. Я достиг покуда очень малого и не хотел бы рисковать из-за неосторожного слова.
А попадались и слишком откровенные, а если и не откровенные, то словоохотливые. Чаще всего это были американцы. Говоря о проникновении империалистических монополий в Индонезию, они красноречиво пытались убеждать меня, что это неоценимое благо для страны, единственный выход из всех ее бед.
— Крах Сукарно наглядно показал неспособности индонезийской нации самостоятельно решать серьезные экономические задачи.
— Новые лидеры убедились, что без помощи Запада не обойтись.
— Мы пришли индонезийцам на помощь и решились вкладывать сюда свои капиталы потому, что индонезийцы попросили нас об этом. Мы откликнулись на призыв, руководствуясь соображениями высокой гуманности.
— Поскольку мы хозяева инвестируемого капитала, наше право выбирать формы помощи, сферы для инвестирования.
— Говорят, что мы выбираем лишь те формы и сферы инвестирования, которые нам выгодны. А разве не наше право решать, что и кому выгодно? Индонезийцы не имеют ни делового, ни технического, ни организационного опыта. Они вообще не подготовлены к самостоятельному экономическому развитию, тем более к индустриализации. Аграрно-сырьевое развитие Индонезии во всех отношениях разумно с точки зрения интеграции в рамках свободного мира.
Эти и подобные им высказывания приходилось выслушивать неоднократно. Они свидетельствовали о многом, прежде всего об алчности монополистов, их жажде прибрать к рукам огромные богатства страны, не считаясь с ее национальными интересами и пытаясь найти этому оправдание.
Более обстоятельные и откровенные беседы на эту тему получались у нас с Морисом, голландцем моих лет. Когда-то он был сержантом голландской армии и во время гитлеровского вторжения в его страну попал в плен к нацистам, а впоследствии оказался в концлагере, где среди заключенных были и русские военнопленные.
Это немаловажное обстоятельство заставляло Мориса относиться к советским людям без предубеждения, даже с определенной симпатией. Со мной он был в меру откровенен, оставаясь при своих взглядах буржуазного интеллигента, высокооплачиваемого служащего крупной фирмы.