Над Неманом

— Это очень условно, любезный пан Бенедикт, очень условно! — поднимая голос на четверть тона и придавая своему лицу особенно важный вид, заговорил Дажецкий. — Мы — люди культурные, а культура порождает в нас такие потребности, вкусы, стремления, — именно стремления, — отрекаясь от которых, мы губим не только свое тело, но и свою душу. Человек развитой должен всем своим существом любить прекрасное, высокое, жаждать высших впечатлений, а без заграничного путешествия и развлечений в том же роде, как он удовлетворит свои потребности? Наконец, у меня дочери, и никто не может обвинить меня, если я желаю для них блестящей будущности. Кроме того, вы знаете мои родственные связи. Одна из моих теток занимает высокое положение среди аристократии; двоюродный брат обладает громадным богатством. Все это и меня заставляет вести известный образ жизни. Если хотите, это до некоторой степени гнет, которому мы, однако, подчиняемся с большой охотой, потому что получаем взамен массу высших наслаждений. Я вынужден объяснять вам столь простые вещи для того, чтобы вам были понятны мотивы, заставляющие меня просить вас об уплате долга… Но я знаю ваш ум, ваше сердце и не сомневаюсь, что если вы пожелаете призадуматься о моем положении, то несомненно согласитесь, вполне согласитесь со мной!

Судя по лицу Корчинского, он вовсе не соглашался с шурином, но ни словом не обмолвился об этом. Напротив, понизив голос, он с необычным смирением заговорил о том, что ни на минуту не переставал считать долг сестре одним из своих священнейших обязательств, что проценты платил в срок и даже, несколько лет тому назад, по желанию шурина, увеличил их, но что теперь одновременная уплата всей суммы может окончательно разорить его. Он говорил долго, а так как в комнате находились другие люди, то понизил голос до шопота, каким говорят обыкновенно на исповеди. Очевидно, исповедь эта стоила ему недешево: его плечи еще более сгорбились, глаза все более и более затуманивались, а на лбу выступили крупные капли пота. Дажецкий остановился у одного из диванов, и сел, не сгибая своего прямого стана. Бенедикт уселся тоже и должен был выслушать длинную лекцию о различных существующих источниках кредита, а также о тех, которые могли бы существовать, о мертвом капитале, который люди недостаточно практичные держали в лесах, о разных хозяйственных системах во Франции, Германии и Бельгии. Дажецкий кончил тем, что посоветовал шурину или продать занеманский лес, или занять денег у одного капиталиста, который будет брать гораздо большие проценты, чем Бенедикт платил сестре. Это печальная, но неизбежная необходимость, которая огорчает его, искренне огорчает. Если же дорогой шурин пожелает призадуматься, то не только не поставит ему во зло его настойчивость и те расходы, которые в Корчине придется понести, но, обсудив положение и вытекающие из него потребности, несомненно, согласится, что это справедливо, совершенно справедливо.

Корчинский согласился: да, он должен сестре отдать долг, коль скоро его требуют; это необходимо. О продаже леса он подумает, с капиталистом повидается. Вероятнее всего, он прибегнет ко второму средству, хотя он и сам не знает, как ему удастся вырваться из лап ростовщика, раз он в них попадется. Пан Дажецкий утверждает, что рациональнее было бы продать лес; может быть, оно и так, но…

Младший из трех Корчинских замолк и задумался, — так задумался, что, казалось, на время позабыл о своем зяте и всех своих треволнениях.

— Вы помните, — шепнул он, наклонившись к самому уху Дажецкого, — там… могила.

— Какая? — изумился Дажецкий.

— Андрея… и тех, что с ним вместе..

Он остановился на минуту.

— Все это прошло… и, понятное дело, вспоминать об этом не годится. Не знаете, когда я взгляну в ту сторону и припомню все прошлое, то мне кажется, что это святыня…

Дажецкий задумался на минуту, закинул голову кверху и вздохнул.

— Все это сентиментальность, именно сентиментальность, которой, к несчастью, все мы заражены в большей или меньшей степени и которая немало нам наделала зла.

— Верно, верно, много зла! — громко перебил Бенедикт и убедительно, даже с жаром прибавил: — В этом случае вы совершенно правы.

Оба они умолкли; теперь в гостиной слышались только тонкие голоса всех трех девочек, которые уселись в ряд на стульях и, вертя, как птички, хорошенькими головками, по-птичьи щебетали:

— Теперь самые модные туфельки из серого полотна, с узором из кожи…

— Терпеть не могу полотняные… Я люблю больше всего из позолоченного сафьяна… но непременно с узкими носками…

— Ах, узкие носки… Непременно, непременно! У моих несколько широки, не правда ли?

И, нахмурив лобик, Леоня приподняла маленькую ножку, с опечаленным личиком показывая кузинам свою туфельку, надетую на ажурный чулочек.

Дажецкий поднялся, собираясь ехать; от завтрака он отказался, несмотря на усиленные приглашения Бенедикта, отговариваясь тем, что еще сегодня должен завезти дочерей к одной из своих теток за три мили отсюда, и, прощаясь с братом своей жены, просил передать его супруге глубочайшее соболезнование по случаю ее болезни.